15 июля
Я проснулась еще до подъема − все-таки непривычно спать не в темноте. Шел дождь. Я долго лежала, прислушиваясь к его шуму, и пыталась уверить себя, что это всего лишь комары бьются в палатку и тент. Потом я растолкала МЛЗ, но она отказалась высказать какое-либо мнение на этот счет и попыталась закопаться в спальник. Я растолкала ее снова, благо уже был подъем, и принялась собираться. Проснувшийся А. встал на сторону более вероятной гипотезы о дожде.
Пока я одевалась, утеплялась и всячески доводила свою водонепроницаемость до совершенства, дождь закончился. Я, уже приступившая к финальной стадии − натягиванию болотников, обрадовалась и полезла переодеваться. Так мы с дождем поиграли в прятки раза три или четыре, пока к выходу не протолкался хмурый с утра А. Я решила, что пора прекращать дурачиться, и, облачившись в свой эквивалент скафандра, пошла умываться.
На завтрак дежурил ПНП, и тот, кто решит, что мне есть чем там поживиться, будет неправ. Сыр и чай − вот и весь мой завтрак на ближайшие полторы недели, и то через день. Все еще шел дождь, поэтому мы набились под тент. Увы, от дыма спасения не было. Пр. объявила выход в 9.30, и все разбрелись по своим делам. Я пошла в палатку − раскупориваться, потому что скафандр − он и есть скафандр, как ни крути. Да и дождь вроде закончился. И вечно меня бросает в какие-то крайности − с собой весь этот ворох я решила не брать, поэтому захватила с собой одну только флиску. Зато количество комаров резко возросло, так что мы с МЛЗ предварительно набрызгались моим супер-репеллентом. И вроде бы эта гнусность отстала.
Сегодня наш план состоял в том, чтобы дойти до Куськульвуна, здешней доминирующей высоты (268,6м), а потом − до реки Вороньей. Кругом − тундра и комары.
Вот, кстати, что интересно: слово "тундра" вошло во все языки примерно в таком же виде, как звучало у саамов − тундар, "широкая безлесная гора" (то же самое, кстати, со словом "тайга"). Да и значение слова не сильно изменилось. Тундра обычно покрыта мхами и лишайниками, но есть еще и так называемая кустарничковая тундра, хоть многие зануды ее тундрой не считают. Кабинетчики и крючкотворцы, что с них взять?
Наша тундра была кустарничковой, но, тем не менее, по всем остальным признакам это была самая настоящая тундра. Например, известно, что в тундре очень мозаично чередуются болота и сухие места. Связано это с тем, что почвы здесь почти не образуются, и все зависит от того, что ляжет поверх докембрийских кристаллических отложений. Если это будут водонепроницаемые глины − получится болото, если песок из ледника − обычная сухая тундра. Там же, где ничего не отложилось, радостно растут лишайники − вот ведь поистине неунывающая штука!
Или зависящее от рельефа распространение лишайников и мхов. Разве распространение кустарничков не связано с рельефом? Всяческие березки стараются расти рядом с какими-нибудь скалами, в закрытых от ветра местах. Некоторые березки, как Betula nana, впрочем, просто стелются по земле. Или низкое видовое разнообразие при большом числе животных одного вида. Или стелющийся характер растительности. (Это связано с тем, что растения, покрытые снегом, выживают, а вот прочее просто срезает ветром.)
Короче, наша тундра − всем тундрам тундра, любой саам обзавидуется. И растительность здесь самая что ни на есть тундровая.
Встретили Vaccinium uliginosum из Ericaceae, то есть самую обычную голубику. Растения в тундре должны хорошенько запасать воду, а для выполнения этой цели они обзаводятся кутикулой и становятся вечнозелеными. Хоть голубика и невечнозеленая, ее листья покрыты толстой кожицей (а еще они горькие). У нее одревесневающийся стелющийся стебель и спайнолепестный венчик − короче, ничего интересного. Единственное, что показалось мне занимательным, так это ее пыльники: они вскрываются не как у всех нормальных растений двумя створками, а обладают крышечкой. Еще внутри ягоды голубики беловатые, в отличие от черники. Только узнала я это не практическим путем, мне Л.сказала, а нашли мы только стебли без ягод. Не сезон.
Диапенсия лапландская, то есть Diapensia lapponica, здесь растет буквально везде. Иногда ее относят к ее собственному семейству Диапенсиевых, но в общем и целом она принадлежит к все тем же Вересковым. Выглядит она любопытно − такие белые пятичленные цветы, похожие на тарелки, ну а так − ничего интересного.
Потом нашли типичную (Пр.©) тундровую осоку − Carex bigelowii. Колоски у нее округлые, с черными тычинками, а ее отличительные признак (как это похоже на осок!) − черные ушки кроющего листа. Растет она небольшими куртинками, а листья у нее жесткие и длинные, торчащие вверх. Словом, самая обычная осока, а упоминания здесь она заслуживает исключительно из-за своей тундровости.
Там же росла Betula nana − такая карликовая березка, робко цепляющаяся веточками за землю. Растет этот кустарничек вдоль берегов рек, ручейков, в заболоченных местах. Л. рассказала, что одни ее знакомые назвали эту премилую Betula "ивкой с округлыми листочками". Между прочим, у зарослей из этой березки есть свое название − ерник. Стыдно не знать, господа ботаники.
Идти было довольно скучно, растения попадались все одни и те же, и единственное, что спасало ситуацию − постепенно открывающийся вид. Пейзаж был похож на рисунок нестарательного ребенка, бесцельно наляпавшего на лист разноцветные пятна. Мне вспомнилось, как Н. (как же я соскучилась!) рисует пейзажи: сначала она раскрашивает лист в нужные цвета, а потом уже прорисовывает детали. Так, например, чудесный сосновый бор превращается в расплывчатое рыже-зеленое пятно, а луг с яркими цветами − в непонятное чередование разноцветных полос.
Я даже поменяла свои взгляды на то, во что следует превратить наш мир. Раньше я считала, что, конечно, это должен быть очаровательный сосняк, теперь же я твердо решила, что, став демиургом (если случится такая удача) или захватив этот мир, я сделаю его бесконечным чередованием тундры и сосняков с редкими вкраплениями степей. И настанет всем счастье.
От размышлений о всеобщем благе я отвлеклась на Arctous alpinus из все тех же Вересковых. Он представлял собой "такое зеленое с красным кантиком", как выразился А., Л. же рассказала, что осенью этот кустарничек вообще малиновый. Ягод мы не нашли, и хорошо: они не слишком вкусные, мучнистые (случалось мне уже пробовать эту гадость...). А листья у него забавные (никогда не обращала внимания раньше), слегка морщинистые, ланцетно-овальные.
Потом мы наткнулись на водянику (шикшу, воронику, Empetrum hermophroditum из Вересковых, какими только словами ее не обзывают). На вкус она тоже довольно противная, я это знала давным-давно, но вот мои спутники радостно накинулись на ее прошлогодние перебродившие ягоды. А вся интересность в том, что водяника − раздельнополая, на одном кустарничке есть и мужские, и женские цветки, в отличие от nigrum, обоеполой. Между прочим, вороника иногда образовывает такие особые сообщества, вороничники, там растут специфичные растения, гнездятся птицы, выклевывая водянистые ягоды. Прикольная штука.
Вскоре Л. решила рассказать немного про мхи и лишайники, устилающие здесь все, что только можно. Иногда еще, правда, встречаются серые капли скал. Особенно мне запомнился ее способ отличания мхов от лишайников: мхи (говорит она) − это листочки, стебелечки (изображает что-то в воздухе), а лишайники − абстрактно разветвленная хрень (резко взмахивает руками, будто рассекая что-то в воздухе). Рассказала она немного про ягель, он же олений мох (вот ведь олени, мох от лишайника отличить не могут), но что про него рассказывать, и так все всё знают (да здравствует природоведенье).
После этого мы наконец-то добрались до вершины Куськульвуна, которую венчала непонятная штуковина со столибками по краям и еще одним столбиком посередине. В центр последнего была вделана металлическая марка, и про нее Пр. со знающим видом сказала, что, дескать, это и есть самое главное, а вот эта вот ерунда вокруг − как есть ерунда.
Затем заметили Phyllodoce coerulea из Ericaceae. Так как тундровым видам нужно запасать воду, листочки у нее были подвернуты внутрь, чтобы устьица оказались внутри, и потому они были похожи на небольшие иголочки. Больше ничего занятного (кроме пыльников с крышечками, я до сих пор от них в восторге, но про них я уже рассказывала) в ней нет: колокольчиковидные цветки, направленные вниз, собранные в зонтик, да стелющиеся побеги. Еще здесь буквально везде растет премилый кустарничек с розовыми цветами − Loiseleuria procumbens. Это типичное тундровое растение (не тундра здесь, как же). У нее, кстати, листья тоже слегка подвернуты, но не так сильно. Л. нашла Salix herbacea и очень обрадовалась. Как по мне, просто мелкая ивка (пусть и самая мелкая здесь, но я вот тоже самая мелкая, почему вокруг меня никто так не пляшет?).
Так как с почвой здесь все плохо, у ручейков (вымывших что-нибудь эдакое минеральное) есть хоть какое-то разнообразие. Рядом с таким ручьем мы видели калужницу (Caltha palustris, Ranunculaceae) и кизил шведский (Cornus suecica, Cornaceae, передавал привет своему кавказскому мужскому собрату). Цветки у него собраны в небольшие черные соцветия, обрамленные белыми прицветными листьями. Л. предупредила нас, что есть его ягоды нельзя (А. расстроился). Потом встретили мутировавший седмичник (Trientalis europaea, Primulaceae), у которого оказалось восемь лепестков.
Наконец-то я посмотрела на жирянку − Pinguicula vulgaris. Вот это я понимаю − вещь! Не чета всяким скучным растеньицам, у которых можно только ягоды есть да жилки разглядывать. Настоящее насекомоядное растение из пузырчатковых (на пузырчатку, кстати, тоже давно хочу полюбоваться, да никак случай не представится), по крутости сравнима с росянкой (Drosera, Droseraceae), к тому же у нее листья в трубочку умеют заворачиваться (уиии). В общем, полный восторг. Цветки, кстати, у нее очень даже красивые, зигоморфные, сине-фиолетовые, с бо-ольшим шпорцем.
Потом мы встретили Bartsia alpina из Scrophulariaceae, такой полупаразит. Вот что интересно: ее использовали в качестве одного из модельных растений при исследовании роли паразитов в жизни сообщества. Даже статья есть, называется "Робин Гуд или Дракула?". Пр. объяснила, что считается, будто бы паразиты перераспределяют ресурсы в сообществе: они забирают что-то у одних и отдают это другим за счет своего активного листооборота.
У Cladonia potecia плодовые тела похожи на маленькие красные пластилиновые шарики.
Слышали мы довольно много птиц: куликов, каменок, куропатку, ну да что в этих птицах интересного? Зато Пр. научила нас есть цветы черники, а еще мы видели оленьи следы, а НПТ собрал немного лука на обед.
После этого мы довольно долго продирались сквозь заросли к реке Вороньей, где мы и встали на обед. Кстати пришелся собранный лук (позже я узнала, что он называется Allium schoenophrasum, лук-скорода).
Рядом с этой рекой росло много всяких приморских растений. Вот ведь удивительно, да? Вроде тундра-тундрой, но стоит лишь мимо протечь реке, в которую часто во время прилива забрасывает морскую воду, и тут же растительность становится самой что ни на есть приморской.
Оказалось, что В. забыла свою ложку (и Т., кстати, тоже), и потому ей пришлось есть моей вилкой из швейцарского ножа. Попутно она сушила полотенце НПТ, за которое явно беспокоилась больше, чем за мою вилку, потому вернула ее какой-то даже погнутой.
После обеда мы пошли вдоль берега Вороньей. Д. и НПТ нашли фукусы и бросились их лопать (не есть, а именно лопать). Растения были, как я уже упоминала, самые настоящие приморские. Сначала, почти рядом с местом нашего привала, нам встретилась Honckenia peploides из гвоздичных. Растение это обычно растет на песчаных пляжах, потому обладает сочными запасающими воду листьями. Что примечательно, цветки у нее обоеполые, то есть отдельно мужские и женские. Л. сказала что-то про функциональную обоеполость (это когда изначально цветок обоеполый, но при желании может стать либо тем, либо тем), и все это не является нормой для гвоздичных. Потом мы нашли чину японскую из бобовых. Это тоже такое типичное приморское растение, и растет оно на супралиторали, то есть, как поэтично выразилась Л., в зоне морских брызг. И там же я наконец-то увидела камнеломку, Saxifraga stellaris из камнеломковых. Я очень люблю эти цветы, почти так же, как васильки, но если их я вижу довольно часто то там, то там, а иногда их даже подарят, то камнеломку последний раз я видела три года назад.
По пляжу довольно долго бегал зуек. Он был похож на табуретку: две параллельные ножки и перекладина сверху. У него был черно-белый воротничок, круглая голова и недлинный клюв. Несмотря на то, что и птица, все равно презабавная штука, такое можно и в спальне повесить.
После Д. наткнулся на горец живородящий, Pоlygonum viviparum из гречишных. Его называют живородящим, потому что вместо нижних цветков у него растут выводковые почки, эдакие луковички красного цвета. Рядом обнаружился Ligusticum scoticum из Umbelliferae, молодые листья которого можно есть, но обед, к сожалению, уже прошел. А. немедленно его попробовал и сказал, что на вкус он как "петруха с мылом". На песке заметили крупные оленьи следы. Т. с Пр. немного поспорили насчет их проихождения, Пр. предсказуемо одержала верх и шла потом с победным видом еще несколько минут, пока не забыла, а у Т. испортилось настроение на следующие два дня. Снова видели Juniperus communis из Cupressaceae. Я порадовалась его шишкоягодам, Т. предложил сварить из него и "еще пары штукенций" бальзам Кахара, на что В. справедливо заметила, дескать, судя по действию этого самого бальзама, Т. протащил в рюкзаке нечто горячительное. Т. смутился и больше эту тему не поднимал.
После мы поднялись с пляжа вверх и снова начали продираться сквозь все те же кусты, через которые мы ломились, абсолютно ополоумевшие от атаки комаров (действие репеллента как нельзя кстати закончилось) к месту нашего привала. На болотце после этих кустов нашли Drosera kihlmanii, то есть росянку из семейства росянковых, Droseraceae. Л. сказала, что это просто экологическая форма D. anglica, которую некий Иконников выделил в отдельный вид. "Я просто хочу, чтобы все обратили внимание на эту форму" − заявил он, ушел в лес за грибами и больше его никто не видел, добавила Пр. Короче, так делать нельзя.
Насколько я понимаю, многие "новые" виды здесь − просто экологические формы давно известных старых, просто живут они отдельными популяциями, не сообщающимися друг с другом, вот мутации с годами и накапливаются. У многих здешних видов карликовость закреплена на генетическом уровне, а у многих − нет, но и тех, и тех называют новыми видами и прибавляют почтительное arctica по любому поводу. Лабудой всякой страдают, в общем. Но видообразование здесь идет весьма активно, что правда, то правда.
Там же, на болоте, видели пушицу среднюю, Eriophorum medium из Cyperaceae. Мило, мило, но кроме, собственно, рыжеватого пуха, ничего примечательного. Но В. понравилось.
Вскоре мы вышли из этого болотца и начали подниматься вверх по склону (мы уже направлялись в лагерь). Рядом с ручейком нашли Rhodiola rosea из Crassulaceae, также известную как "золотой корень". Ее корневище используют, кстати, в лекарственных целях в самых различных случаях: для понижения чего-либо, повышения чего-либо и прочей радиации. Пахнет эта Rhodiola, между прочим, препротивно, хотя МЛЗ и А. вроде понравилось. Мы же с В. дружно воротили носы от этой штуки.
Здесь везде растут плотные дерновинки Nardus stricta, то есть белоуса, но я только сейчас задумалась: реку Белоусиху назвали в честь него или еще почему-то? По цвету он, кстати, похож на волосы В., а Л. сказала, что, так как растет он очень плотно, в местах его произрастания часто образуются миниболотца − вода просто не просачивается в землю. А он выглядит так, будто в нем кто-то порылся. Теперь у меня есть свой любимый злак.
Больше ничего достойного упоминания по пути в лагерь мы не встретили. Теперь вот мы сидим у костра, я пишу, Л. читает нам "Суера-Выера". Почитать им, что ли, "Школу в Кармартене"? А еще хочу увидеть тупиков. Они же где-то здесь водятся, да?
16 июля.
Всю ночь дул жуткий ветер, колыхавший палатку из стороны в сторону. Все вместе − трепещущая палатка, шелестящие кусты, белая ночь, скатывающаяся МЛЗ и волнующаяся за свой купальник (оставленный сохнуть на растяжках) В. − долго не давало мне заснуть. И только я заснула, А. встрепенулся и заговорил. Он что-то долго бормотал себе под нос, и я против воли вслушивалась, но так и не разобрала ни слова. Потом он замолк, но тут уже заговорила Л.: "Подъем!". Я по привычке откликнулась ("Доброе утро!") и принялась будить МЛЗ.
Сразу после завтрака мы начали собираться. Рюкзак В. заметно полегчал (по ее словам), хотя съели у нее всего около 300г роллтона. Мой рюкзак каким был, таким и остался, что закономерно, ведь у меня ничего и не съели.
После мы долго-долго шли на новую стоянку к безымянному озеру в форме буквы "С", от которого до моря нет и десяти километров. Встали мы на очаровательном месте среди покрытых мхом, лишайниками и кустарничками камней, а палатку мы (я, В., МЛЗ и А.) поставили на просто потрясающей мягкой подушке. Пообедав там, мы отправились погулять по окрестностям с ПНП, причем Пр. осталась в лагере.
Сначала мы отправились порыться в нашем озере и нашли там в каком-то слегка заросшем заливчике Agabus и Hydroporus из Dytiscidae. Agabus − это такой довольно мелкий жучок (7-10мм), Hydroporus же еще поменьше, от 2 до 5 мм. Где-то там же поймали Trichoptera. Не понимаю, как их можно спутать с бабочками: у одних на крыльях чешуйки, у других − волоски (собственно, ручейники). Вот про них все только и знают, что их личики домики себе в воде строят из всяких веточек, камешков и прочего, и, дескать, разные виды предпочитают разные материал, а склеивают все это хозяйство своей быстро затвердевающей слюной, так нет. Они еще и ловчие сети умеют строить, прямо как пауки.
Комаров сегодня что-то почти не было. Вот вчера, например, этот гнус что-то разгулялся, мы с МЛЗ дважды брызгались репеллентом, так все равно они как-то пробирались в необрызанные места и с восторгом в них вгрызались. Гнусом, кстати, в медицинской энтомологии называют кровососущих двукрылых (Diptera). Всего их четыре разновидности: собственно, комары (Culicidae), которые предпочитают для развития личинок стоячие водоемы, мошки (Similiidae), фильтрующий аппарат личинок которых устроен так, что они обязательно должны жить в текучей воде, слепни (Tabanidae) и мокрецы. Пока мы встречались только с комарами, и хорошо, потому что мошка кусает гораздо больнее, ведь комары только только прокалывают кожу и сосут, а мошки выгрызают кусок кожи и слизывают выступившую кровь. Все неприятные ощущения, которые мы испытываем, стремясь расчесать укус, случаются из-за гадкой слюны и тех, и тех, которая предназначена для разжижения нашей крови.
На вершине дул сильнющий ветер, В. даже немного сдувало в сторону. Сегодня мы решили прогуляться к морю, по пути рассматривая встречающиеся растения и насекомых (раз уж вышла такая оказия − гулять с ПНП).
Нашли остролодочник (Oxytropis sordida) из бобовых, типичный тундровый элемент, который можно легко и предсказуемо отличить от всех прочих бобовин тем, что у него на лодочке есть небольшое острие.
Когда мы забрались повыше, наконец-то увидели вдалеке море, какой-то непонятной сизой горой застывшей на горизонте. Где-то рядом нашелся водоемчик с Rhantus, еще одним жуком из Dytiscidae. Он слегка крупнее Agabus − от 10 до 12 мм − и еще ярче раскрашен, желтоватый такой. Прошли мимо сейда − огромного камня, подпертого очень маленьким. Саамы, они же лопари, даж поклонялись этим штуковинам, но не строили. Считается, что сейды − дело рук природы. Саамский язык, кстати, относится к группе уральских языков, то есть родственен финскому, венгерскому и прочим. А еще саамский − один из государственных языков в Финляндии. Всего их там: финский, (на нем говорит большинство), шведский (на нем − интеллигенция) и саамский (хотя на нем разговаривает какой-то ничтожный процент населения).
Видели дриаду − очень красивый цветок из Rosaceae (Dryas octopetala). Потом мы спустились вниз с холма и сразу свалились на пляж. Рядом с морем нашли останки морского ежа (я взяла их с собой) и фукусы, те самые водоросли. Их "листочки" (пусть у водорослей и нет листьев, одно сплошное слоевище) полые внутри и накачаны воздухом, чтобы всплывать на поверхности при приливе. Также Д. и НПТ нашли ламинарию (Л. сказала, что это sacharina) и начали ее есть. На взгляд она была невероятно противная, склизкая такая, и я ее даже пробовать не стала (тем более, дома ламинария мне тоже не нравится). МЛЗ, попробовав эту штуку, сказал, что на вкус она как соленая вода, вот только прикасаться к ней языком неприятно.
Когда мы дошли до моря, первым делом я, естественно, его попробовала. Баренцево море и на вкус, и по науке гораздо солёней что Белого (28 промилле), что Черного (16 промилле): аж 30 промилле. Считается, что соленость Мирового океана примерно равна 33 промилле, так что Баренцево море − просто молодец. Вот только холодное очень и никогда не замерзает: Мурманск открыт для судов круглый год.
На камнях рядом с морем нашли кучу балянусов, таких ракообразных, строящих себе маленькие белые домики с крышечкой сверху. Они в основном крепятся ко всяким скалам в зоне прилива и, когда приходит вода, "раскупоривают" свои домики, высовывают наружу ножки и начинают фильтровать воду. Как только она снова отступает во время отлива, они закрываются в своих домиках. Ими, между прочим, в свое время очень серьезно занимался Дарвин перед тем, как начать строить свою теорию эволюции. Дело в том, что после путешествия на "Бигле" у них осталось море образцов из самых разных областей. Большую часть собранного он раздал разным специалистам, а вот по балянусам спецалистов не было. И тогда он решил заняться ими сам.
Потом мы отошли от моря и начали подниматься обратно, вверх. По пути заметили типичную тундровую иву − Salix myrsinites. Это такой весь из себя блестящий кустарник с глянцевыми зубчатыми листьями. И рядом же обаружился лук-скорода. Больше ничего интересного за этот день нам не повстречалось, и мы с топотом пронеслись по горам до лагеря, прямо в объятия Пр., которая велела В. идти дежурить.
На ужин была чечевица с кукурузной крупой, и ни то, ни то В. не ела. Она с несчастным видом металась между костром и дровами, время от времени начиная плакать от беспощадного дыма в лицо. Дело в том, что Пр. так устроила костер, что у дыма не было вариантов, куда струиться, и никакой ветер ему не помогал. У В. тоже не было вариантов, с какой стороны подкладывать дрова, поэтому она раз за разом с решительным лицом ныряла в клубящийся дым. Но варево получилось на удивление вкусным, вот только В., сидя на камешке с грустным видом, ела свой предусмотрительно просыпанный роллтон.
Мы послушали "Суера-Выера" − желания писать что-либо у меня не было − и пошли спать. В палатке В. горестно поведала мне, что во время дежурства ей в голову все время лезли одни и те же немного измененные строчки из Киплига:
Я шел сквозь ад семь дней и семь ночей,
И там нет ни ведьм, ни жаровен, не чертей,
Только дым, дым, дым из-под кипящих котелков...
17 июля.
Ночью опять дул сильный ветер, палатку трепыхало во все стороны, но я спала как младенец под боком теплой и спокойной как мертвый удав В. Выходя утром из палатки, В. забыла (чего только не бывает на свете, да?) надеть свою флиску, так что сидела за завтраком и мерзла. После завтрака мы опять пошли гулять по долам да болотам. Так как было очень холодно, все закутались, как могли, и по мере вылезания из-за облаков солнца начинали раздеваться. МЛЗ, не взявший с собой рюкзак, постепенно раздувался, потому что засовывал все в свои многочисленные карманы.
Сначала мы встретили вахту трехлистную (Menyanthes trifoliata). Это такая штуковина, образующая сплавины, так как на нее осаждается мох и прочее. А еще у нее лепестки с бахромками. Потом мы спустились к ручью, через который нужно было перейти, чтобы пробраться к избе. Около этого ручья мы нашли Corallorhiza trifida из Orchidaceae. Эта орхидейка − что-то вроде гнездовки, тоже без листьев и живет за счет симбиоза. Где-то там же мы встретили Ranunculus glabriusculus. Это такой обычный северный лютик, у него крупные рассеченные листья, опушенная чашечка и голое цветоложе. Словом, опять ничего интересного. Только вот у него есть нектарные ямки в основании лепестков, прикрытые крышечками. А название прикольное − грабли в уксусе, ха-ха.
Потом мы спутились к пустыне и нашли в ней много разных следов и костей. Д. и НПТ нашли какие-то следы "караванов" и восторженно бросились за ними. Когда же мы подошли к морю, Д. вышел из себя и пригрозил НПТ (как главному следопыту) отрезать палец. Но не отрезал. В зарослях Leymus на подходе к пустыне мы обнаружили синюху северную (Polemonium boreale). Это такое маленькое синее растение, опушенное, растет небольшими дерновинками. Некоторые даже сомневаются, выделять ли ее в отдельный вид.
Когда мы перешли пустыню и взобрались на холмы, отгораживающие ее от прочего мира, мы снова увидели море. Погода была хорошая, солнечная, только слишком жарко, поэтому я с удовольствием прошлась по кромке моря, остужая нагревшиеся от солнца болотники. Кстати, вот что занимательно: Leymus образует круги. То есть когда ветер дует, листья Leymus завиваются таким образом, что получаются круги. Пройдясь вдоль моря, мы взобрались вверх на гору (оттуда мы смогли понаблюдать на морские пороги и прекрасно покормить комаров собственным телом, "до боли родным"), где и нашли какую-то причудливую фиалку, которая, мало того, что желтая, так и при названии biflora обладает всего одним цветком.
Пообедали мы уже наверху, около озера, на камнях. После обеда мы долго шли по болоту, где нашли очень милую смолевку, розовою, растущую подушками (Silene acaulis). Мы долго подходили обратно к морю, Пр. даже сомневалась, надо ли туда идти, но в конце концов при большинстве голосов мы отправились туда. Море оказалось довольно холодным, хотя на Кавказе вода была похолоднее. Я походила вдоль берега с закатанными штанинами и намочила голову в ближайшей луже.
На обратном пути встретили Mertensia maritima, такое очаровательное сизое стелющееся растение с голубыми (или даже синими) цветами. Хоть она и из Boraginaceae, опушения на ней не было. А растет она обычно на галечниках и песках, вот так. Потом мы долго-долго-долго (на одно "долго" больше, чем на вторую стоянку) шли домой, только один раз прервались на вкусные шипучие таблеточки (витамин C).
По приходу в лагерь внезапно появилось очень, очень, о-о-очень много мошки. Но я так устала, что просто напрыскалась репеллентом и села на ветерок в непрокусываемой ветровке. Весь остаток вечера я посвятила истреблению комаров, мошки и прочих гнусностей.
18 июля.
Мы проснулись в палатке в жуткой жаре. Я чуть не задохнулась, потому что обычно я сплю, высунув наружу из спальника только нос. Мошка успела меня покусать, и утром все ключицы были в красных точках − следах от укусов. И если у МЛЗ, к примеру, эти следы были маленькие-маленькие, слегка розоватые на загорелой коже, у меня эти точки были ядрено-красного цвета, размером с горошину и прямо на косточках.
Позавтракав, мы собрались и пошли на новое место. Оно было подальше, чем обычно, поэтому шли мы дольше, чем полдня. На обед мы остановились рядом с избой, и оба МЛЗ, Д., В. и я наконец-то поели как белые люди − за столом. А еще Пр. опять потчевала нас своими шипучими таблетками.
В лагерь мы пришли поздно, и на прогулку не пошли. Я, А. и В. установили палатку на прекрасном обрыве с видом на море и палатку ПНП, пока МЛЗ вылавливала нам ламинарию. Да, встали мы в небольшой скрытой бухточке, окруженной скалами, где и прилепились палатки. Комаров весь день было очень много, а солнце пекло так, что у В. сгорели обе руки и спина (хотя она вроде бы должна быть прикрыта рюкзаком). Я искупалась после ужина в море. Холодновато, но жить можно. А потом я почитала им "Школу в Кармартене".
19 июля.
МЛЗ еле встала. Меня достало ее будить по утрам, поэтому сегодня утром я просто ткнула ее в бок и ушла на завтрак. МЛЗ прибежала к костру почти вовремя, всклокоченная и испуганная.
В. что-то стукнуло в голову, и она полезла нас будить в 3.50, подумав, что уже был подъем. Она даже предварительно посмотрела на часы и увидела, что только четыре, но все равно полезла нас расталкивать, потому что подумала, будто бы "часы сломались". И даже заявила это осоловело хлопающей глазами мне. Но я кое-как ее успокоила (в основном словами "цыц" и "ну-ка спи быстро"), после чего она мгновенно отрубилась.
Прогуляться пошли толко Д., оба МЛЗ, НТП, В., я, Пр., Л. и П. Сначала мы долго скакали по всяким скалкам вдоль берега моря, иногда зависая, глядя на китов и разнообразных птиц. Рядом же мы видели крест. Раньше моряки ставили их в местах, где смогли выжить в шторм, недавно же был какой-то проект РПЦ по "освящению пограничных берегов", поэтому этих крестов понаставили везде, где только можно. По идее, они должны быть как-то ориентированы − ну, вроде, один конец показывает на север, а другой на юг, и все в таком духе − но почему-то такого нет.
Из растений мы сначала увидели Saxifraga rivularis, нежную, тонкую камнеломочку, растущую в щелях, на сочащихся скалах. У нее милые белые цветы, отцветшие уже, правда.
Хочу увидеть тупиков.
Еще видели валериану. Думали отнести ее А., но забыли. И там же нашли Botrychium lunaria из ужовниковых. (Это что-то по типу папоротника, но не папоротник.) А еще обнаружили Cochlearia groenlandica (arctica), то есть ложечницу, которую поморы использовали в салат (привет горчичным маслам всех Cruciferae). Но это уже у маяка. После того, как мы проскакали по камням вдоль берега, мы взобрались вверх и вышли из нашей бухты, попав в более широкую бухту, где вчера стояли какие-то православные активисты, желающие через некоторое время устроить тут какое-то собрание праведников.
Они же рассказали нам про ущелье, куда мы и отправились, потому что они там видели медведей. Выбравшись из него, мы пошли к маяку на краю мыса напротив Териберки. Рядом с ним оказалась какая-то полузаброшенная военная база, где мы планировали устроить five o`clock (ну, то есть прямо у маяка), но нас оттуда прогнал какой-то суровый товарищ в черных лакированных подкованных ботинках. Мы хотели сделать с ним групповую фотографию, но решили, что это уже слишком, и убрались оттуда поскорее. И пошли домой.
Отбой был раньше, чем обычно, но я все-таки успела чуть-чуть почитать "Школу в Кармартене".
20 июля.
Встали рано и под гул комаров пошли к Териберке. Всю дорогу думала, что так и не повидала тупиков. В Териберке мы поели мороженого, а потом нас подобрал автобус. Нас (меня, МЛЗ и В.) протолкнули как самых мелких вперед, и в результате мы ехали, погребенные под рюкзаками. Как мы выбирались потом оттуда − лучше не спрашивать. И мы поехали с Мурманск.
Сходили в музей. У В. исполнилась розовая мечта детства: она полюбовалась на ботинки самого Ферсмана. Там же, в Мурманске, накупили всякой еды в поезд и открытку нашей дорогой С. Но в поезде мы съесть ничего не успели. Ехала я в одном купе с Д., К. и вторым МЛЗ. Перед посадкой на поезд поиграли в стоп-землю с незнакомым мальчишкой в потрясающей клетчатой черно-белой шляпе.
Где вы, тупики, любовь моя?
| Главная | Общая информация | Карты | Фото | Фольклор | Острова | Озера | Флора | Фауна |