Эта затея появилась еще осенью, в начале учебного года. Появилась в виде идеи провести практику для желающих в тундре, как это было пять лет назад. Желающие должны были быть учащимися 10 биологического класса (в котором и я училась). Тундра! Место было проверенное — побережье Баренцева моря. Место куда попасть сложнее, чем в какую-нибудь Италию.
И тогда, еще осенью, все радостно послушали это предложение. Половина тут же про это забыла: «Тундра, тяжело, палатки — у нас будут наверняка другие планы и более подходящая компания, зачем нам все это?». Шли недели. Зимою нужно было иметь полный список едущих — район практики находится в погранзоне, и это заповедник — нужны всякие бумажки, договора-пропуска. И от половины осталась еще половина. Практика для нескольких школьников, что ж и такое бывает. Время шло. И как это ни смешно, но в последний момент кто-то еще отказался...
В результате поехали из школьников я, да моя одноклассница Даша. «Да-да, — гордо говорили мы, — ради нас двоих и заварили всю эту кашу. Вот какие мы ценные для общества, прямо золотые». Везли нас двое преподавателей, впрочем лишенных почти всех педагогических черт, и мы звали их попросту — Люша и Полина, а они нас — Пингвин (Даша) и Кукушка (я).
С одной стороны, четыре — это мало, скучновато, а с другой стороны, маленькая группа имеет ряд преимуществ: всюду помещается, просто организуется и прочее. Параллельно с нашей поездкой была традиционная ежегодная практика на Белом море для девятого класса. Мы с Пингвином ехали со всеми вместе на поезде. А вот Люша и Полина, как обычно для них, имели сложные летние планы, и пока мы собирались и прочее, они гуляли (не просто так, конечно, а с научной целью!) по всей Карелии (эти приключения, насыщенные перемещениями и неожиданными решениями, заслуживают отдельного рассказа), поэтому мы с ними должны были встретиться в поезде, где выгружались участники беломорской практики. Поэтому немногочисленные вещи, которые нам нужно было взять с собой (в первую очередь еду) собирали мы с Пином.
В пять утра на станции Чупа все вышли, выгрузили коробки, а мы, выйдя со всеми, вошли обратно, но в соседний вагон, уже с Люшей и Полиной. С хохотом и рассказами о своих приключениях они доедали пирог, взятый нами из дома, а после все легли спать. Наши дальнейшие планы были таковы: пребываем на поезде в Мурманск, оттуда надо добраться до поселка Туманный на автобусе, автобус ходит туда через день (мы прибывали за несколько часов до его отправления). Едем часа три-четыре, преодолевая около 120 километров, там автобус ночует, а утром отправляется обратно. Из Туманного нужно попасть в поселок Дальние Зеленцы. Недалеко от него кордон заповедника и сам заповедник. Туманный и Дальние Зеленцы соединяются грунтовой дорогой длинной более 40 километров, по которой передвигаются как придется — может, встретишь машину, а, может, — нет.
До Мурманска мы ехали, уже с Люшей и Полиной от станции Чупа, еще 8 часов. В городе пошли на автовокзал — он был совсем рядом. «А вон там, — Полина махнула рукой, — продают суконные портянки.» Это очень ценная вещь, необходимая всем, кто имеет дело с сапогами, которую в Москве днем с огнем не сыщешь. Я ими, конечно же, обзавелась, а потом долго восхищалась. Мы сдали вещи в камере хранения — маленькая пустая комнатушка, к каждой вещи прицепили яркую бирку с номером (а то обратно не отдадут), маленькие номерки, с такими же цифрами, отдали нам. «Что ж, в краеведческий музей?» - предложила Полина. «Ты что, сегодня понедельник, он не работает.» — возразила Люша. «А вдруг работает?» — упрямилась Полина. «Хм.». И мы пошли к музею.
Полина и Люша были тут аж два раза. Мы же с Пингвином первый раз, во все глаза смотрели по сторонам. Все-таки север, заполярье. Погода была сухая, но пасмурная. Везде по улицам растет сирень. Хм, сирень... Цветет! У нас она еще в мае отцвела, а тут уж август близится.
Итак, мы посетили краеведческий музей, тоже не просто так. Я бы сказала, в духе Люши и Полины. Дело вот в чем: пришли мы к музею. Он, конечно же, работал. Идем к кассе. «Для студентов 30р., для школьников 20р., полный 150р.» Или что-то в этом роде. Ну не платить же полные! Вот Полина и говорит: «Нам два студенческих и два школьных». «Студенческие только по студенческим билетам». «Хорошо. Тогда дайте два взрослых и два школьных». «Один взрослый, один школьный?» — спрашивает кассирша, глядя на Люшу. «Нет, один взрослый и три школьных. У них и справки есть» — не моргнув глазом, ответила Полина (справка была единственная у меня). «Да-да» — ответила старушка. С каменными лицами мы прошли мимо контролера, а свернув за угол, долго хохотали. Музей мне понравился. Пингвин быстренько все обежал, наши старшие долго ходили по залам. А потом мы без них еще погуляли по городу. Мурманск — город довольно молодой, исторического центра, как такого, нету. Город разбросан на нескольких сопках, внутри течет река, речной порт...
Автобус был довольный модный, вроде Икаруса с большими мягкими креслами. Поначалу, около Мурманска, за окном тянулись лесочки, елочки и прочее. А потом пошли березово-ивовые заросли. Они тянулись долго, но и потом стали попадаться лишь в низинках. Появляются участки с крохотными растениями, лишайниками и каменистыми россыпями. Вдоль дороги растет забавное растение — вроде бы трава травой, а на концах стеблей — пушистые белые комочки, будто это хлопок, как в детских книжках рисуют. «Наверное, - думаю я, — это пушица, но какая-то она странная, слишком уж пушистая.». И спрашиваю рядом сидящую Люшу: «Что это, пушица?» — Люша растения хорошо знает. «Ага, Шейхцера».
По грунтовке автобус ползет еле-еле. Наконец, впереди показались дома. Пятиэтажки с пустыми окнами, какие-то сараи. .. Выходим. К автобусу подходят люди: мужики, дети, встречают кого-то или просто глазеют. Автобус немного постоял и исчез в глубине поселка. Мы же, кинув рюкзаки на землю, думаем, что делать дальше. Вернее, думают Люша и Полина, а мы с Пином осторожно глазеем вокруг. Погода хмурая, вечер, но сейчас лето — белые ночи. Полина спрашивает что-то мужиков, идет туда, обратно (мы ищем машину до Дальних Зеленцов), какие-то тетеньки чего-то восклицают, советуют... В общем машины, что идет в Зеленцы и может нас взять, в ближайшем будущем не предвидится. Расспросили вахтовиков — вахтовка отправляется в 7:30. «Посмотрим утром, а пока пойдем в гостиницу».
Полина как всегда ничего не помнила, и Люша повела нас к гостинице — вглубь пятиэтажек, длинных, облупленных, крашенных либо желтой, либо белой краской. Над дверью одного из подъездов все окна с новыми оконными рамами. Гостиница... Заходим. Ан нет! Это только для командированных. Но есть еще вторая гостиница... Идем в другой дом, к нам подходит тетя. На двери бумажный листок прибит кнопками: «Гостиница». Заходим, поднимаемся по лестнице, тетенька открывает дверь. Внутри небольшой квартиры она села за большой письменный стол, мы с ней побеседовали, оплатили номер, нам дали ключи. Я, глядя на выходящие в коридор двери, все думаю, где же наш номер. «Ну, вы выйдете, пойдете налево до конца дома, обойдете его, там будет желтый дом, самый крайний подъезд, на пятый этаж подниметесь... Да, вы когда утром уходите? Так рано? А ключ?.. Ну ладно, у охраны оставите, ну там, где автобус останавливается, только не забудьте». И мы пошли искать свой номер. Номер оказался большой квартирой, в которой можно было разместить полк солдат, где были красные занавески, очень досаждавшие Люше.
Встали пораньше, собрались и пошли туда, куда вечером приехали. Занесли ключи от машины, стали ждать вахтовку. Вахтовка — это автобус, который разводит вахтовиков, рабочих ГЭС (здесь течет река Воронья, большая, полноводная, на ней стоят несколько ГЭС) до работы и обратно. Потихоньку собираются люди, подходят и образуют кучки. Вот группа солидных дам, вот эти охранники в форме, несколько девочек и парней, мрачные мужики. Кто-то здоровается, кто-то мрачно подходит, кто-то беседует, кто-то курит. Послышалось чуфырканье мотора, автобус, стоящий в стороне, проехал вперед и остановился перед людьми. Вскоре подошел второй, и в него мы уселись. Автобус провез нас до поворота на ГЭС, километров двенадцать мы проехали. Теперь осталось километров 35. «Ну к ужину-то мы будем в этих Зеленцах» — думаю я. Надо заметить, что погода была хорошая: сухо, но без солнца, ни жарко, ни холодно.
Топ-топ, топ-топ. Идем, ведем какие-то разговоры. Мы с Пингвином еще дома решили поиграть в близнецов и одеться одинаково. Главная деталь нашего гардероба — самосшитые штаны ярких цветов (как у Полины, у нее они оранжевые). Пин, идя вдоль дороги, высматривает ягоды. Но морошка еще не поспела, так же как и хилая черника, и тем более брусника. «Кто что, а Пин сразу о еде думать. Этакая тетя Клава, попавшая в тундру.»
Тетя Клава заведовала кладовой в учреждении, где воспитывали трудных детей — в детском доме, если хотите. Должность ей эта нравилась — сил тратишь мало, а платят как всем. Но вот однажды она провинилась, совершила должностное преступление. И не из злостных намерений, а просто по своей природе — то ли она ела-ела и всю кладовую переела, то ли спала и что-то очень важное проспала. И в наказание тетю Клаву с ее должности сняли и назначили воспитательницей при двух очень трудных подростках. В помощь, правда, дали молодого стажера. И вот ее экипировали для похода в тундру — ну, поход этот нужен, чтобы подростки развлеклись, физически окрепли и прочее. И вроде бы знает Клава, что нужен рюкзак, головной убор, сапоги, штаны хорошие, но смотрится на ней это странно все: бандана, что твоя косынка, рюкзак — мешком. И подростки эти называют ее, конечно, Клавдия Васильевна, но за глаза говорят: «Наша Клуша», и не убежали от нее только из-за любопытства: что же будет дальше? Клава — человек бесхитростный, незамутненный. Читала она в какой-то книге, что северный край — кладовая природных даров, и всякое такое. И вот, приехав на север в тундру, думает, что все здесь как в кладовой: под кустами, под камнями — повсюду будут разложены всякие яства, ягоды и прочие дары природы.
***
Шли мы около часа, потом десять минут отдыхали. Затем шли еще час, затем опять десять минут отдыхали. По бокам от дороги то и дело озера видны, где-то белеется на склонах снег. Пока мы шли, мимо нас проехало две машины. Они даже не остановились, мол груженые доверху, что было явным преувеличением. Так что мы продолжали маршировать дальше. Час идешь — десять минут сидишь. Наконец, когда показалась очередная вода у дороги («о, озеро!»), Люша сказала: «Вот и губа Ярнышная. Это уже море.». Тут мы пообедали, ободрав сухие сучья у березовых кустов, что росли на склонах сопки.
Потом пошли вдоль губы. При ближайшем рассмотрении это и вправду оказалось море, а не озеро. На камнях были водоросли-фукусы. Неожиданно рядом с нами остановилась машина. Дяденька на иномарке решил подвезти нас. Он взял рюкзаки и Полину, и мы налегке пошли дальше. Когда до поселка оставалось совсем немного (он был на берегу этой губы), дяденька вернулся («Я смотрю-то, вы куртки-то оставили, замерзнут, думаю, девчонки, тут-то у моря ветер холодный»). В результате мы были в поселке совсем не к ужину, а в три часа дня.
Когда-то, еще при советской власти, лет тридцать назад, Дальние Зеленцы процветали. Тут была научная биологическая станция Мурманского Морского Биологического Института. Сейчас осталось лишь двухэтажное деревянное лабораторное здание. Много пустых домов, впрочем, как и везде. В центре поселка пятиэтажка, наполовину жилая. Перед ней в рядок стояли наши вещи, и Полина с кем-то беседовала. Она уже начала связываться с инспектором, что должен был нас встретить и отвезти к кордону. Тут все, как обычно, было непросто: инспектора в поселке не было. Он был на кордоне, причем не один, а с Т.Д. Паневой, сотрудницей заповедника, орнитологом. «О, Т.Д.! Это классная тетенька, она прекрасно знает птиц. Правда, ей уже лет многовато, не думала, что она еще работает...» — проговорила Люша. Но сейчас Т.Д. работает на острове, и надо и ее оттуда достать, и нас привезти... Пока Полина совершала великие-и-могучие-телефонные-разговоры по чьему-то телефону, мы сидели на лавочке перед пятиэтажкой. Народу вокруг нет, бегает лохматая собака. Пин пытается скакать через найденные прыгалки, а Люша говорит, если она будет скакать, то никто не поверит, что мы только что прошли 30 километров.
Наконец, мы отправились на берег губы, где ждали инспектора. Морской пляж сложен из крупных валунов, серых, нагретых солнцем. На литорали камни покрыты водорослями, очень скользкими и зелеными. Инспектор чуть не проехал мимо нас, Полина за ним бежала, затем он зачем-то пошел в поселок, потом обратно... Лодка оказалось небольшой. Поэтому Полина с вещами поехала до самого кордона, а нас перевезли на другой берег губы и мы далее шли полчаса пешком.
Облака, бывшие утром, исчезли. Вообще, погода тут меняется быстро: с утра льет как из ведра, а в обед думаешь, что можно было бы и искупаться. Люша указывает на полярные травки. Завалы плавника, каменный пляж, по бокам скалы с расщелинами между ними. Далее зеленый вороничник с проплешинами белесых лишайников. И тут озера. «Вон озеро Подпахтинское, около него и кордон». Наконец, видна коробчонка — домик. Подходим ближе, ага, вон то рыжее пятно — Полина, рядом рюкзаки.
На кордоне целая толпа: инспектор и его брат, Т.Д. и лохматая собака. Но не их, а прибежавшая из поселка, какого-то пограничника. Нас посадили есть уху, и Т.Д. начала что-то рассказывать, говорить, начались лингвистическо-словесные упражнения. Т.Д. жаловалась, что кордон маленький, а людей много, что лодка маленькая и бензина мало и прочее, и прочее. Мы с Пином молчали — все-таки мы школьники, а Люша с Полиной что-то отвечали. Остаток дня мы провели на кордоне в основном за чтением художественной литературы.
Инспектор к обеду вернулся, он вообще как-то хаотично двигался, туда-обратно, но не суть. Суть, что мы отплываем от берега. Хорошо, очень хорошо. А то мы с Пингвином не мастера в словесно-лингвистических упражнениях, а то еще ошибешься где, а на острове они без надобности. С виду Большой Гавриловский небольшой. «Ну, думаю, за час его можно обойти». Около километра длиной. Лодка приткнулась в скользкие камни, мы выскочили, подумали, спросили, как нам обратно на кордон попасть, получили какой-то ответ, решили, что переспрашивать бесполезно и скорее побежали вверх, оставив Т.Д. заниматься своими гнездами, а сами стали с умным видом («Практиканты!») записывать в блокнот растения, которые знали, а остальные собирали в букет для Люши. И все время думали, где наши учителя. Вон рыжее пятно, вот Люша, мы идем к ним. Они были здесь уже примерно час. Дальше мы вместе пошли к западной оконечности острова. Вначале мы совсем не поняли, как Люша и Полина описывают остров. Пока что Полина, делая безумные зигзаги, бежала вперед (ну, не бегом, конечно, а просто будто хочет немного согреться), а Люша неспешно брела сзади, то смотря в бинокль, то копаясь в луже, то фотографируя что-либо. На противоположной от места высадки стороне острова, обращенной к морю, мы увидели изрытые дернистые склоны. Меж травы зияли дыры – норы тупиков, этих «летающих топориков», морских птиц с треугольным цветастым клювом. Остров высокий, внизу плещется вода, кругом чайки, тупики, бакланы и прочие птицы, гомонят. Идешь, вдруг из под ног что-то вылетает, не успеваешь понять, что. Только потом соображаешь, что это была птица. Северо-западная часть острова оказалась каменистой, с множеством наскальных луж, в которых так много всякой всячины. Дойдя до конца острова, мы повернули назад. Потом Люша с Полиной сделали еще один зигзаг, а мы в это время пошли в место высадки. Посидели на солнышке. Вороника, покрывающая почти весь остров, скользкая штука. Сидишь на чуть наклонном месте и, будто по ледяной горке, сползаешь вниз. Вон Люша и Полина уселись у берега. Идем к ним. Подходишь к ним, слышишь, как они диктуют себе что-то, преимущественно цифры. «Завалы плавника…». «Три». «Россыпи камней, четыре?». «Четыре?.. Нет, три». «Ну ладно, дальше… Atriplex – три…». Как потом оказалось, цифры – это баллы по определенной шкале, указывающие на количество того или иного объекта.
Наконец (жарко, лежишь меж камней в тени), слышим мотор. Прибыл инспектор. В результате практиканты попадают на кордон, а Люша и Полина на еще один остров Малый Гавриловский. Бедняжки, за весь день ни маковой росинки во рту, не считая незрелой островной морошки.
Сегодня вечером все сотрудники заповедника должны отправиться в Дальние Зеленцы – у инспектора скоро день рождения, он едет в Североморск и вернется только 25-26 июля. Поэтому мы торопились описать все острова. После обычной утренней возни все поехали на остров Большой Гусинец. Там нас с Пингвином оставили, наказав не теряться, а Люша и Полина отправились на Малый Гусинец.
Большой Гусинец в целом меньше Большого Гавриловского, но, как потом оказалось, третье измерение на нем выражено сильнее. Примерно в середине, чуть ближе, наверное, к материку, в южной части острова находится эдакая поляна с понижением, спускающимся к воде завалами плавника на валунно-каменистом пляже. Слева и справа остров обрывается скалами, особенно справа, с северо-востока. Летают чайки, на скалах у воды сидят бакланы. Мы с Пином бродим по полянке, валяемся на бревнах плавника, смотрим в пинский бинокль. Минут через 40 приплывают Люша и Полина: «Мы там как десантники – обежали весь остров быстренько. Инспектор в лодке сидит и все поторапливает». На берегу, севши в тенек, тут же принялись, пока не забыли, проставлять баллы для только что обследованного острова. А потом мы неспешно, начав с большой и скалистой части, обходим Большой Гусинец.
Да, у этих островов ярко выражено третье измерение! Уже потом, когда я попала на многочисленные беломорские острова, я отмечала про себя, что они плоские, почти все. Тут же было множество щелей – больших, глубоких, широких, по дну которых бродишь, будто по коридору идешь. На стенах папоротники и камнеломки, «по плинтусу», раскинулись щавель и другие всякие травы. По выступам – выемки, поднимаешься на одну ступеньку – солнце, все в белых-белых ромашках, будто кто-то вылил пену на зеленый ковер. Идешь дальше к концу острова, и вот опять щель поменьше, спускаешься-поднимаешься, вот щель больше… Остановишься – впереди все скалки будто в вихре мусора – то птицы летают, птичий базар. Чистики с ярко-красными лапами и белым крылом на угольно-черном теле, чайки всякие там, и, конечно же, бакланы. Бакланьи дети очень тупы, по крайней мере, на первый взгляд. Пуховой бурдюк с жиром лежит в расщелинке, ты проходишь мимо, а он начинает в скалу долбиться. И кричат они противно. Вороничника на этом острове не очень много. На очередном островке зелени между двух щелей гордо торчат ягоды морошки, еще не желтые, красные, твердые.
Люша, но более Полина, все время наказывают нам не ходить порознь. У нас это не очень-то получается. Наконец, они велят нам остановиться, а сами идут дальше. Слышатся речи вроде «Помоги мне… может, левее?». Если уж эти двое с трудом передвигаются, то нам там точно делать нечего.
Пинвину эти скалки, когда думаешь, где лучше забраться, где обойти, где обратно спуститься можно, по нраву. Она прямо горную козу изображает – с весьма серьезным лицом ловко и быстро туда-сюда…
Потом мы вернулись к полянке, пошли на оставшуюся часть острова. Она была покруче, расщелины поменьше, на пупыре стояла триангуляция. Там мы сжевали шоколад. Совсем рядом, на обрыве, норы тупиков и кайр тонкоклювых. В слое торфянистой почвы под морошкой – овальные дыры, в проеме которых – птицы. Когда к нам подошла Люша, она очень обрадовалась – птицы подпускали совсем близко, и тупики, которых обычно трудно поймать, сами лезли в объектив.
В условленное время приехал инспектор, и мы поплыли на кордон.
Вот и все уехали. Очень хорошо. Чудесно. Как-то появилась мысль – надо пойти искупаться. Голову помыть. И вообще. Солнце светило. С одного бока было море, с другого – озеро Подпахтинское. Все, кроме Полины, которая к соленой воде относится подозрительно (тем более, к холодной), решили искупаться в море. Шутка ли – в Северном Ледовитом океане искупаться?! Это тебе не хухры-мухры! Тем более, в нашей губе был чудесный песочек, это не заросшие ракушками валуны. И вот бежишь по нагретому песку… хорошо, сейчас не малая вода. Однако дно тут очень пологое. Бежишь, бежишь, наконец, вода чуть выше колен. Плюхаешься, вскакиваешь и бежишь назад. Потом второй заход… Один Пин минут пять сидел – это чтоб свой авторитет не терять, она у нас известный холодоустойчивый купальщик! А после побрели к озеру – там было тепло! Только камни мерзко скользкие…
Как приятно быть одним, что ни говори! Никаких словесно-лингвистических упражнений, сам себе хозяин. Острова мы все описали (Белая Луда, Большой и Малый Гавриловские, Большой и Малый Гусинцы). Есть, правда, Воронухи, что против устья реки Вороньей, но инспектор наотрез отказался ехать туда – далеко, и сувой, волны непредсказуемые. Ну ладно.
Сегодня мы идем к реке Вороньей, напротив ее острова Большой, и, сделав круг, возвращаемся обратно. Наконец-то материк, мы же все-таки тундру сюда приехали смотреть. Острова слишком, на мой взгляд, своеобразны. Хотя и про здешнюю тундру говорится, что она южная, не самая типичная и прочее.
С утра облачно, далеко не видно. Выходим, поднимаемся по террасам, идущим от литорали, сворачиваем куда-то… Вороничный ковер под ногами, где-то он сменяется пятнами белесых лишайников, где-то выходят на поверхность россыпи камней – странное явление, которое я встречала только здесь, на севере. Представьте себе цветочную полянку, только наоборот. Разное по размерам, но обычно не менее десятка квадратных метров место, покрытое камнями – размером они могут быть с яблоко, а могут быть и с кресло. Как правило, камни эти округлы (и поэтому шатаются и стукаются друг об друга, когда вы через «полянку наоборот» идете) и покрыты пятнами накипных лишайников. Люшу и Пингвина эти россыпи приводили в восторг, я при любой возможности обходила их стороной.
Рельеф неровный: сопки, скалки, озера… вверх-вниз. «Макет каких-нибудь серьезных гор, Тибета, скажем». Из-за тумана все приобретает вид эдакого мрачноватого сказочного пейзажа. Озера тут весьма забавные – в отличие от своих среднерусских собратьев, они содержат очень мало растений, как по числу видов, так и по количеству. Периодически встречаются болота и просто сырые понижения с морошкой и хлюпающим сфагнумом, из которого торчат осоки.
Наконец, мы вышли к Вороньей. Тут же появилось березовое криволесье. «Настоящий лес!». Деревья были даже выше человеческого роста. Спустились к воде. Довольно широкая река. «Вон – остров Большой» – указывает на лесок в воде Полина.
Бредем вверх по течению. Влияние моря, засоленность, отмечена на протяжении пяти километров от самого устья. Поэтому иногда встречается приморская гонкения и прочее. Нашли астру, весьма странную. Когда мы ее определили, оказалось, что это – какой-то новый для района вид. Очень хорошо. Обедали тут же, в метре от воды.
В этом году в щелях, на теневых склонах осталось много снежников. В прошлые разы такого не было. У одного из озер на склоне было такое белое пятно. «Хотите снега?» «Хотим!», и мы с Пином пошли к нему, взбираясь по склону. Снег оказался очень плотным. С трудом, ботинком, отбиваешь от него мокрые комья. Конечно, мы тут же швырнули друг в друга по горстке снега. Видно, как капает вода, собирается в струйки, и вниз льется крошечный ручеек. Люша сказала, что обычно около снежников много интересного, оттого, что там все на более поздней стадии развития, может, к примеру, цвести то, что везде уже отцвело. Но то ли у нас не было глаз, то ли там и вправду ничего интересного не было.
Много птиц и на материке. Орланы, канюки (эти жили на скалах над кордоном), кулики всяческие, ржанки. Золотистые ржанки, черно-крапчато-белые, протяжно кричат. Куропатку видели, с мохнатыми ногами. Позже, рассматривая фотографии, с трудом различали, где на кадре птица, а где – камни.
Здесь много озер. Поднимаешься повыше, и с одной точки видишь несколько штук, и побольше, и поменьше. Но, на мой взгляд, они очень похожи друг на друга.
Зашли по пути в маленькую избушку из серых от времени досок и бревен едва различимую на фоне скал. Она оказалась развороченной, видимо, росомахой. Инспектор говорил нам, что к ним зимой тоже росомаха залезала.
Подходя к кордону, мы ожидали увидеть в домике Т.Д. Она говорила, что скорее всего вернется. Но домик был на замке, как мы его оставляли. Вечером мы ели оставленную нам рыбу, определяли растения и закладывали гербарий. Люша с гербарием прекрасна. Закладываем находки в листы «Вестника атомфлота». Гербарная газета – удивительная штука! К концу долгой экспедиции начинаешь каждый лист узнавать в лицо. Каких газет только нет. Некоторые – путешественники, проехавшие не одну сотню километров, с обожженными краями.
Раньше там была погранзастава, еще раньше – поселение, погост. От Гаврилова до реки Вороньей совсем недалеко. Из Дальних Зеленцов мимо кордона заповедника через Гаврилово в поселок Териберка идет линия проводов. Сами провода, местами давно оказавшиеся на земле, скрыты вороникой и лишайниками.
Быстро собрались, оставив в углу террасы остатки своих вещей. Серое небо, столбы, скалки. Опять кричат сапсаны. Люша все хочет найти их гнездо, но у нее не получается. Идем мы до обеда. Наконец, показался заливчик – губа Гавриловская, достаточно узкий и мелкий. Как мы потом увидели, в отлив она обсыхает почти целиком. Вязкое илистое дно, обнажившееся во время отлива – плохая опора для ног. В прошлые годы в этом некоторые очень даже убедились. И сейчас мы шли больше по траве.
Погранзастава была окружена забором, наполовину каменистым, сложенным из булыжников, наполовину из столбов с колючей проволокой. Посреди этого двора стояло главное здание – длинное, кирпичное, покрытое сверху штукатуркой, с несколькими крыльцами и большими окнами. Если стоять к нему спиной, а лицом к морю, то впереди было врытое в землю бетонное здание с табличкой «Овощехранилище». Когда мы, сбросив рюкзаки, пошли все осматривать, то первым делом с Люшей и Пином решили заглянуть в овощехранилище. Внутри было хоть глаз выколи. «Тогда, – сказала Люша, – мы сейчас сфотографируем со вспышкой и посмотрим, что там». Ослепительный блеск, все столпились около фотоаппарата, смотрим на маленький экранчик… Голый бетонный угол… другой голый угол…Правее от овощехранилища располагалось уже деревянное здание, несколько помещений, таблички вроде «По тревоге вывозить в первую очередь» – склад. Далее, двигаясь по часовой стрелке по прямоугольнику двора, была баня. Большие котлы, отделка кафелем – впечатляет. Еще были сарайчики, какие-то баки, навесы за забором, ржавые насосы, люки в землю… В главном здании везде были поклеены обои, было паровое отопление.
Мы зашли в главное здание с торца, с одного из крылец. В комнате была печь, несколько кроватей, раскладушка, стол, пара табуреток. Видно, что туристы или еще какие люди тут останавливались – пачка макарон, спички, огарок свечи. В углу – оставшиеся еще от военных бумаги: пищевая раскладка на 1987 год, стенгазета, посвященная какому-то празднику.
Во дворе на очаге из кирпичей рядом с черепом оленя (оленьи рога мы достаточно часто встречали валяющимися в вороничнике) состряпали обед, собрав на валунном пляже плавник, пошли осматривать окрестности.
Вороньи Лудки, островки напротив устья Вороньей, на которые мы не попали («Что ты? Туда идти далеко! А там река – сувой, волна закрутит как! И не поймешь как. А ежели ветер?»), стали еще ближе. Бывшая пять лет назад целой смотровая вышка теперь сложилась пополам («Вот на ней, я помню, мы с рацией узнавали, какие признаки надо у ложечницы мерить, когда половина группы в Подпахте была»). У маяка на выдающейся в море скале обвалилась стена. Нынче маячная служба упразднена – мол, GPS-системы всех всегда спасут… Ну посмотрим, каково оно будет… Около этого маяка Люша (которая как всегда изображала новогоднюю елку, иначе говоря, у нее был конфликт оборудования – это когда бинокль, фотоаппарат, рюкзачок, еще ботанизирка какая-нибудь) вдруг закричала, будто пожар случился: «Кит! Кит!» и побежала повыше, поближе к воде. «Да где?» «Только что был! Не белуха, а нормальный кит!». В результате Люша еще раз его заметила, но никому, кроме нее, этого не удалось.
На берегу кута губы, на засоленном лугу у самой воды наши товарищи-учителя стали рассматривать редкую желтую осочку. «О, это же Carex subspathacea! Нет, ну Люша, это же правда она! Кукушка, возьми в ботанизирку, и побольше!». Полина рассматривала зеленый торчок, а потом долго ходила с серьезным видом.
Недалеко от заставы мы набредаем на старое кладбище. Кресты, деревянные, с разными датами. Попалась гранитная плита с нерусскими буквами. До того, как здесь сделали заставу, тут существовало поселение, теперь о нем напоминает только кладбище – Воронинский погост – да несколько разрушенных до основания домов, заросших травой. Из одного столба торчал гвоздь. До конца дня этот гвоздь с переменным успехом оказывался то в руках Пина, то в кулаке у Полины. В конце концов, молодое поколение взяло верх, и гвоздь по сию пору лежит где-то у Пина.
Вечером погода была сухая, после ужина я рассказывала сказку о принце Реми, его лошадке Реми и принцессе Мирей. Рассказывала долго, часа два, а может, и больше – что-что, а сказки рассказывать я люблю.
С утра мы продолжили осмотр окрестностей. Берег морской тоже разный. Пройдя мимо валунов с плавником, обогнув скалы, мы вышли на песчаный пляж. Вода то кидалась нам под ноги, то, оставляя за собой гладкий влажный песок, убегала обратно, в океан. Мы подходили к устью Вороньей. Она тут широкая, более километра. Какие-то отмели и ярко-охристая песчаная коса, разрезали темно-синюю (было ясно) воду. Шли далее вдоль берега до ручья Хохрячий. Веселая, можно сказать, речушка, петляла, будто лента у гимнастки, а вокруг русла были налиты старицы. Здесь везде идут уже пески. Кое-где на них заросли сизо-зеленого леймуса, кое-где кочками стелется вороника – довольно непривычное зрелище – кустик вороники, и вдруг торчит из песка! Где-то эти пески практически ничем не прикрыты – северная пустыня. Еще забавно песок образует на сопках этакий серпантин, песчаную покатую дорожку. На одну такую горушку мы взобрались, подошли к началу серпантина. «Один из пунктов программы, – начала Люша, – это кувыркание по песку». И мы кинули вниз свои рюкзачки, они покатились примерно до половины. А далее мы, начиная с Полины, легли на бок и кубарем, как обычно зимой делают маленькие дети, покатились. Уф! Земля и небо все время меняются местами, и вот ты оказываешься у куста внизу, прокатившись метров 30. Приходишь в себя, идешь к рюкзачкам – они почему-то хуже катаются. Потом еще долго вытряхиваешь из карманов песок.
После обеда начался дождь. Мы пошли дальше вдоль реки, то поверху берега, продираясь сквозь кусты, по низом, проходя под скалами почти по самый обрез болотников («дикости какие-то»). Наткнулись на жилье, видимо, браконьеров – постройка, в основе которой лежал эдакий чум из брезента и рубероида с пристроенным навесиком. Чистая посуда, кое-какая еда, умывальник, зеркало, внутри – постель, одеяла. Прямо залюбуешься, я такие штуки люблю.
Потом мы свернули с реки, сделали крюк по тундре, и немного подмокшие вернулись в Гаврилово.
Утром мы пошли обратно в Подпахту. Там мы пообедали, а дальше встал вопрос – нам же скоро уезжать, 27 июля днем у нас поезд, следовательно, 27 утром надо быть в Туманном, чтобы сесть в автобус. Нужно было найти машину, чтобы она нас до Туманного отвезла, поэтому Полина решила отправиться в Зеленцы. С ней за компанию отправился Пин, а я решила остаться с Люшей.
Погода была солнечная и даже ясная. И вот мы не спеша перекладываем гербарий и закладываем новые находки (в Гаврилово мы сетку не брали, и все растения сохранились в пакетиках), искупались в озере. На озере появились волны, а на соседнем озере, недалеко отсюда (его было видно, если забраться повыше) были даже белые барашки. Затем мы прогулялись вокруг, обойдя бухту. Зашли в бывший портопункт, о котором напоминала только груда камней и кирпичей – остатки построек. Тут есть растения, нехарактерные для остальной территории – заносные. На скалах все время лежит лахтак – тюлень, морской заяц («мистер усач»). Гаги (для которых и был создан заповедник) то и дело плавают с выводками, издавая характерные звуки.
Около восьми вечера пришла наша вторая половина, красные (походи по солнцу в болотниках). Пин забился в угол (кажется, ее поведение не было блестящим), а Полина начала свой рассказ. В Зеленцах обосновался дайвинг-центр. Мы когда там были, видели сбоку ряд желтых отделанных сайдингом домишек – это он. «О, это настоящая империя изобилия. Там все есть. У них судно побольше, два катера поменьше. Все это оборудование для дайвинга. Ищу человека, отвечающего за транспорт – меня в столовую послали. Прихожу туда. Там – чего только нет! Алкоголь со всех стран мира. Прозрачные холодильники, там – фрукты такие, фрукты сякие, овощи, рыба-мясо, горы изысканных пирожных и прочее, и прочее». Говорила Полина насчет машины, а еще заодно – лодки, на Воронухи съездить. Однако машины в нужное нам время не было, а на лодку мы просто так не могли попасть. Дело в том, что каждый человек вписан в судовую роль конкретной лодки (погранзона! увы) и может передвигаться только на ней. А чтобы вписаться в судовую роль другого объекта нужна уйма бумажек, и, главное, времени. Поэтому даже имея все пропуска для посещения этих островов, мы туда попасть не могли. Пингвин во всех этих беганиях по поселку участия не принимала, а спала в кустах у дороги.
Вечером, глядя на оставшуюся еду, Полина сказала: «О, надо сделать блюдо моего дедушки». Я насторожилась – вряд ли ее дедушка был поваром. «Это очень просто. Жарится сало с луком, а потом добавляются толченые сухари. Просто и сытно». Люша, не любившая сало и лук, с трудом смотрела на блестящую от жира золотисто-коричневую массу. Остальные употребили ее – больше трех ложек съесть трудно.
“Cheddar morning!” – этими словами Полина будила нас на следующее утро. Дело вот в чем. Чтобы облегчить вес наших рюкзаков на завтрак мы ели готовую кашку-растворяшку из пакетиков. Поскольку еду покупали мы с Пином, и нам хотелось разнообразия, то, кроме овсянки, мы взяли с десяток пакетиков кукурузной каши с сыром. Оказалось, что это – очень странная вещь. Аромат чеддера, этого сыра, был очень сильным и странным. И залитая кипятком, она плохо разбухала. Получалось, что ты ешь соленый мокрый песок. Поэтому все эти пакетики мы решили отложить на потом. И к сегодняшнему завтраку Полина их все сварила. Каша уже не скрипела на зубах, но чеддер остался.
Убрав все после себя, мы пошли в поселок. Было жарко. Морошка везде торчала яркими пятнами. Морошка – один из пунктов программы. Поначалу, когда мы только приехали, она была недозрелой – красная, и хрустела, как морковка. Хотя Люша, например, любит именно такую. Потом она доспела, и мы уж наелись ее так, что думать спокойно о ней не могли. Издалека видно – поверх зеленого ковра вороничника будто кто-то желтую муку просыпал. Подходишь – а это морошка. Желто-оранжевые кочки. Бросаешься есть ее, ползешь, кажется, что впереди все самое вкусное, давишь спелую ягоду. Морошка – удобная ягода. Она хорошо храниться, и ее удобно собирать. И наедаешься ею быстро.
Выйдя на дорогу около губы Ярнышная (которую нам из-за отлива удалось обойти понизу, а не карабкаться наверх, через скалы и кусты, как это делали Полина с Пином в прошлый раз, когда была полная вода), мы первый раз за эту неделю одели ботинки («это сказочное ощущение!»).
На окраине поселка мы встретили инспектора с его братом, чинившими машину, они уже вернулись с празднования дня рождения. Полина пошла к ним, а мы направились к пятиэтажке, где нас дожидалась убежавшая вперед Люша.
И вот приходит Полина, инспектор открывает квартиру заповедника, мы оставляем вещи, узнаем, где что, после чего Люша с Полиной уходят с инспектором. «Мы на Вороньи Лудки. Поешьте, помойтесь, можете сходить погулять, но оставьте записку, когда будете» – говорят нам наши учителя и убегают, взяв плащи и ботанизирку. Мы неторопливо сделали все вышеуказанное.
В поселке есть метеостанция и коррозионная станция. Последняя – редкий зверь. На огороженной площадке на эдаких мольбертах расположены всяческие образцы – крашенные и некрашеные металлические пластинки, такие и сякие, какая-то модель объемная, пластиковые штучки… Образцы маркированы – 1981 год, 1985 год. Что-то больше поржавело, что-то – меньше, любопытно.
В 11 часов вечера, когда мы уже пересмотрели все журналы из коробки в коридоре, выпили 10 кружек чая, наконец-то пришли Люша и Полина. На самом острове (там один большой и парочка совсем крохотных) они были… 40 минут. «Сначала мы поехали на кордон, а еще же надо чая выпить! Пока туда мы час плыли, потом обратно столько же… Потом нас высадили у кордона, они еще что-то делали, ну мы пешком возвращались. А еще над островами на море такой туман… Сходите посмотреть». Мы вышли взобрались на холм. Закатное солнце, небо розовато-желтое, и туман, надвигающийся с моря – мутный пейзаж… Молча стоим…
Насчет машины удалось разобраться. Завтра утром в сам Мурманск идет машина. На ней-то мы и поедем.
Нам обещали, что за нами придут в 9. Сидим на чемоданах. Наконец, в дверь квартиры стучатся. Милая тетенька сообщила, что машина скоро подъедет. Это был большой ГАЗ какой-то там, с кузовом, белой кабиной на пять человек. Дяденька лет 50 грузит ведро с рыбой, баклажки с морошкой.
Тряская дорога, болтаешься туда-сюда, трясешься, будто в бетономешалке. Едем час, другой. Вдруг машина останавливается. «Тут, – говорит водитель, – место грибное, я его в прошлый раз приметил. Погуляйте, а я пройдусь». И уходит в криволесье. Минут через 20 он возвращается с охапкой грибов, мы едем дальше. Ведро с рыбой, стоявшее у нас под сиденьем, давно упрыгало на середину кабины. Хорошо, что крышка плотно прилегает к ведру, и почти ничего не выливается. Еще часа через два мы опять остановились.
При въезде в Мурманск сначала нашему водителю надо было с кем-то встретиться, мы ждали этого кого-то у заправки. Потом нужно было развезти рыбу и морошку по адресам. Потом оказалось, что в центр города (где был нужный нам вокзал) проезд таким машинам, как наша, запрещен. Мы что-то объезжали, и в конце концов очутились на автобусной остановке. Сказали «большое спасибо» и отправились на вокзал. Когда мы туда прибыли, то наш поезд с полчаса как ушел. Увы! И мы сдали наши билеты и тут же купили билеты на ближайший поезд, до него было два часа.
Ехали мы почти в пустом вагоне. Около часа ночи мы вышли на той же станции, на которой к нам садились Люша и Полина – Чупа. Тут было уже довольно темно («Вот у нас, на Баренцевом море, такие белые ночи! А здесь – тьма чуланная»). Теперь мы прибудем к нашим сотоварищам, и будут новые беломорские приключения.
| Главная | Общая информация | Карты | Фото | Фольклор | Острова | Озера | Флора | Фауна |