В Москве жара. Обычно такую жару ежегодно преподносят как самую животрепещущую новость, затмевающую своей важностью терроризм, нанотехнологии и инфляцию. Хотя если бы жара нарастала с темпами инфляции, мы бы уже жили, как на вулкане.
Для нас, впрочем, это всего лишь часть работы, так же, как и погрузка в школьный УАЗик всяческих полезных вещей – например, пяти лодочных моторов, трёх мореходных надувных лодок, полутора десятков палаток, полудюжины радостно позвякивающих канистр под бензин и массы других необходимых вещей. Эта масса тянет не меньше чем на тонну, и рессоры у "буханки" вытягиваются в струнку, едва не выворачиваясь.
Где и искать спасения от жары, как не на севере? Вот именно туда мы и направляемся; школьная практика на мысе Картеш в устье Чупинской губы Белого моря начинается через три дня, и наше дело – обеспечить её лагерем и транспортными средствами. В машине нас трое, не считая собаки: Серёга Сухов, я и девочка Ксюша с собакой Зайкой. Мы с Серёгой ведём в два руля, а Ксюша, видимо, должна нас будить, если мы заснём по дороге.
Мы бодро волочимся по пробкам и за каких-то три часа достигаем Клина, преодолев первую сотню километров. Термометр на бензоколонке показывает 35, и в нас уже плещется по полуторалитровой бутылке минералки. Отопитель работает на полную мощность (по легенде, машина без него сломается, не проехав и десятка километров), и порой кажется, что достаточно плеснуть на печку "Ессентуков", чтобы битком набитый кузов "буханки" стал неотличим от русской бани. Рождается идея остановиться и нарезать веников для полного подобия, но на остановки нет времени: если мы будем двигаться с такой средней скоростью, то на дорогу нам потребуется больше двух суток.
Позади остаётся Тверь, и тянутся вдоль дороги деревушки, смотрящие пустыми глазницами выбитых окон брошенных избушек. Если честно, с главной трассы страны зрелище открывается довольно безрадостное; его могла бы милосердно скрыть темнота, но впереди нас ждут белые ночи, хотя удушающая жара должна всё же чем-то смениться. И верно: вскоре после короткой остановки среди самоварных новгородских туманов, где мы наскоро пьём чай с пирогами, перед нами встаёт грозовой фронт. Вот так уже второй год: как ни еду на Север в свой день рожденья, оно льёт, как из ведра... Ну, разумеется, никакой белизны в этой ночи уже нет, если не считать зарниц через весь горизонт: темно и сыро, как в царских застенках.
За полночь Серёга, выведя машину на федеральную трассу М18 Санкт-Петербург – Мурманск, уступает почётное водительское место мне, и я собираюсь довести "буханку" до Медвежьегорска. Однако в окрестностях Петрозаводска, около семи утра, глаза мои начинают безудержно закрываться, и лишь своевременное предложение Ксюши проснуться спасает наш экипаж от дальнейшей ночёвки в кювете. За руль снова садится Сухов, и для подмены останавливается уже далеко за Медвежьегорском. Я к этому времени успеваю проспать часа четыре и бодр, как никогда. От вчерашней жары не остаётся и следа – редкий дождь, безнадёжно пасмурно и прохладно, погода как раз для вождения. Я беспечно продолжаю путь, объезжая ямы, оставшиеся, видимо, ещё со времён бомбёжки немногочисленной финской авиацией в годы Отечественной войны. И вдруг на 927-м километре трассы откуда-то начинает резко нести ядовитым запахом горелой изоляции, и не успевает изумившийся Сухов сообразить, где огнетушитель, как "буханка" с жалобным воем подбитого истребителя начинает терять ход, и мне с трудом удаётся приткнуть её к обочине.
Беглый обнюх подкапотного пространства выявил прогорание по всей длине плюсового провода, ведущего к инжектору. С ужасом догадываясь, что и сам инжектор, скорее всего, вышел из строя, мы отправляем в Лоухи Ксюшу, чтобы связаться с Глаголом и попробовать найти эвакуатор. Оставшись вдвоём, мы вскрываем жгут по всей длине, отрываем плюсовой провод, местами превратившийся в медную дробь, от других пострадавших проводов, и заменяем его первым попавшимся проводом. Контроллер инжектора не подаёт ни малейших признаков жизни, и Сухов принимает решение голосовать и добираться до Лоухи на "галстуке".
Остановившаяся через четверть часа троица колоритных охотников, не успевшая добраться до привала, берёт нас на буксир на своей "буханке". Поскольку гидроусилитель тормозов при выключенном двигателе не работает, а трос, для верности сложенный вдвое, оказывается достаточно коротким, Сухов рулит очень сосредоточенно, временами принимаясь отчаянно тормозить. Оттормозившись, он начинает сопеть с чувством полного удовлетворения. Я, сидя на штурманском месте, призван диктовать самые главные дыры в дороге, а также смотреть в зеркало заднего вида и своевременно оповещать о приближающихся лихих дальнобойщиках, пытающихся обогнать наш автопоезд, двигавшийся, впрочем, со скоростью до 80 километров в час.
Проехав примерно полпути, нас останавливает пассажир здоровенного джипа, в котором, присмотревшись, мы узнаём Ксюшу. Новости были неутешительными: Глагол ничем не может нам помочь и предлагает выпутываться самим, эвакуаторщики же шокированы весом "буханки" и сослались на то, что единственный в окрестностях эвакуатор не то в дальнем рейсе, не то его водитель в глубоком запое. Так или иначе, минут через сорок мы останавливаемся у поста ГАИ на повороте к Лоухи, где чуть больше цивилизации, чем на 927-м километре – во всяком случае, работает сотовая связь. Сухов заново созванивается с эвакуаторщиками, выяснив, что попытаться отремонтировать "буханку" можно здесь же, в полутора километрах от развилки, затем призывает на помощь знакомых из "Кереть-тура", которые через полчаса подогнали исправный УАЗ. В него мы тут же перегружаем тонну нашего груза, вызвав энергичный, почти ненормативный протест его водителя. Сухов же, успокаивающе заворковав, суёт лишнюю купюру: ну ясное дело, не подмажешь – не поедешь...
Ещё через час мы высаживамся на причале "Кереть-тура" в Чупе, где, не приходя в себя, разгружаем машину и приступаем к сборке лодок.
Десять утра – как и договаривались загодя, мы покидаем нашу гавань. Впереди Сухов на "Посейдоне" под "Звёздочкой", взявший на борт семь девушек. Следом – я на понтоне под "Ветерком", с грузом рюкзаков, Катей Елисеевой и двумя парнями-школьниками. Утро солнечное, однако ветер довольно свежий, не меньше балла, и волны выдёргивают винт дряхлого "Ветерка" из воды, заставляя его эпилептически дёргаться и взрёвывать. Ощущения от езды на этом плавсредстве напоминают одновременно родео на слоне и полёт на сбитом истребителе. Понтон плюхает по волнам едва ли не лагом, до тех пор, пока мы не балансируем вес двумя школьниками, после чего наша траектория становится чуть более осмысленной. Серёга время от времени совершает циркуляции, дожидаясь нас. Я рискую добавить газ, и некоторое время мы даже почти не отстаём, но у Пулонги Сухов вызывает меня по рации и сквозь грохот двух моторов доносит до меня весть, что у них санитарная остановка. Что ж, нам не до остановок, "Ветерок" заглушишь – потом будешь заводить полчаса, и понтон продолжает плестись по направлению к Чупе с грацией чугунного утюга.
Румпель рвётся из руки, как живой, но отпускать нельзя: во-первых, мотор произвольно играет газом, во-вторых, без руля посудина начинает рыскать и за минуту может, например, изменить курс градусов на 90. С трудом раскуриваю дрянные египетские сигареты "Cleopatra", Катя с явным отвращением отбирает и отправляет сигарету за борт, угощая меня своим "Pall Mall".Дай Бог ей счастья и мужа-электрика...
Но вот и причал "Кереть-тура"; Сухов, заглушив мотор, как всегда элегантно подходит к берегу; я, замешкавшись с газом, едва не пропарываю ему борт носовой фигурой понтона, к тому же при высадке роняю в воду рацию. Кажется, никто ничего не заметил: школьники просыпаются, да и Катя протирает глаза, а "Посейдон" уже разгружается. Ощущения хорошего подпития: слегка качает после волнения и руки трясутся от чудовищной вибрации румпеля. Впрочем, мне ещё грех жаловаться: у Сухова вообще румпель ого-го (хотя и тоньше, но заметно длиннее), и "Звёздочка", в отличие от "Ветерка", одноцилиндровая... Неспешно разгружаем понтон, пытаемся изобразить что-то похожее на обед: хлеб, немного сыра, колбасы, конфеты, сушки. Сухов исчезает ненадолго и появляется с бутылкой минералки. "Магазин где-то рядом!" – догадываюсь я и отправляюсь туда сам.
Квас, вода – разумеется, что всё это понадобится и в электричке, и при подъёме к нашей обычной стоянке. Однако, не помешало бы каких-нибудь вкусняшек, чтобы порадовать школьников... О, вот же оно! Шоколадные конфеты по 94 рубля за кило! Уж не знаю, из какого такого шоколада их сделали (букет гармоничный, с выраженными тонами пальмового масла и топочного мазута), но на вкус вроде бы ничего . Эх, гуляй, рванина! Девушка, милая, взвесьте-ка килограмм! Да-да, вот этого, только не называйте...
Как ни странно, псевдошоколад имеет некоторый успех (видимо, исходя из поговорки про халяву и уксус), и я, воодушевлённый, снова иду в магазин, уже в сопровождении пары школьников. Ещё килограмм шоколада, а Илья с Женей покупают квас. На обратном пути они с подлинно актёрским мастерством исполняют фигуру "Рабочий и колхозница", держа в руках двухлитровую бутыль и кулёк с конфетами.
А у причала уже оживление: в бетонный сарай "Кереть-тура" таскают канистры, спасжилеты и оба мотора. Бросаю шоколад и спешу присоединиться. Потом, словно бурлаки, затаскиваем лодку и понтон выше линии прилива. Вернувшись к рюкзакам, застаю школьниц перемигивающимися и странно хихикающими. Оказалось, под жаркими лучами беломорского солнца остатки шоколада в первом пакете расплавились и больше всего напоминали няшу. Несколько раздосадованный пренебрежением к моим конфетам, я сурово заявляю, что, де, ничего страшного, к Кандалакше эта няша слегка затвердеет, а к завтрашнему утру об неё можно будет обломать зубы...
После недолгих препирательств по телефону нам подгоняют ПАЗик всё того же "Кереть-тура", и мы отправляемся на станцию. Это место – чупинские выселки, километрах в трёх от городка, и оживляют угрюмый пейзаж лишь товарные поезда, стрёмные железнодорожные рабочие, по вечерам – группы туристов, сосредоточенных, как муравьи, а теперь и мы. Школьники норовят спихнуть друг дружку под проходящие поезда, Сухов с Дашкой и Катей пытаются остановить братоубийство; но вот и электричка подходит, быстро забрасываем рюкзаки и едем.
Разве что здесь есть немного времени поспать: все приваливаются друг к дружке, кому повезло – занимает целое сиденье, весь пол завален рюкзаками и снятыми кроссовками. На соседних рядах идёт игра не то в показуху, не то в ассоциации; я вяло пытаюсь отобрать у Кати книжку, но сон и Катя одолевают меня, и я отрубаюсь до самой Кандалакши.
Здесь следовало бы продолжить в духе отчёта, который впоследствии требовали от старшеклассников: "Мы приехали в город Кандалакшу Мурманской области...", а точнее, как я их надоумил, в страдательном залоге: "Нас привезли в Кандалакшу..." Даа, Кандалакша, городок не велик и не мал... за окном, перемежаясь заливчиками Кадалакшской губы, не торопясь проползают развалины воинских частей, ветхие почерневшие избушки, полузаброшенные гаражи, свалки какой-то дряни... давно не подновлявшиеся пятиэтажки, но это уже – ого-го, цивилизация! Наконец, электричка подваливает к платформе, и полусонные обитатели вытряхиваются из вагона. Деревянное, сороковых годов здание вокзала. Как всегда, берём в станционном ларьке пару блоков "Арктика Суперлёгкие" для нас с Серёгой (Сухов с ехидной улыбкой комментирует, что от этих сигарет вырастают супер-лёгкие, а может, и пара новых отпочкуется) и по пирогу с котятами в зубы каждому школьнику.
Ну вот. Исчезла дрожь в руках, теперь – наверх! Бодрым пока ещё шагом маршируем по улицам городка, переходим подвесной мост через Ниву, и вот она, тайга перед нами. Сразу стало ощутимо больше гнуса, школьники принимаются ныть, но Сухов подбадривает всех байкой: "Летят два комара над Кандалакшей, несут туриста. Один другому говорит:
– Ну что, здесь будем есть, или к Лувеньгам полетим?
– Давай лучше здесь, на Лувеньгах большие комары отнимут!"
Старшеклассники, видимо, приободрившиеся оттого, что здесь ещё не самые большие комары, идут шибче. По сравнению с прошлогодней группой эти явно выигрывают. Даже пить особо не просят, до самого болота, где, отмахиваясь от мошки и размазывая по себе и друг по дружке остатки репеллента, ополовинивают запасы жидкости.
Дальше – нежно любимые Суховым болота (в которых умудряются застрять трое девочек), тропы, броды через ручьи, десятиметровая скальная стенка (под ней год назад истерила фантастическая девочка по прозвищу "Чудо-конь", а сегодня мы трое, идущие замыкающими, едва поспеваем за остальными). Снова болота. Карликовая берёзка, чавкающий сфагнум по щиколотку, крошечные листья клюквы, незрелая морошка... Кое-где на кочках – загнувшиеся от тоски ёлки. Авангард ломится, как лоси; похоже, они хотят нас загнать. Дашка начинает петь песни и рассказывать сказки Илье Флямеру. Сначала про Зайца и Лису, в которой звери, поклявшиеся освободить лубяную избушку, благодаря моим комментариям делают себе сеппуку, а Петушок-камикадзе, вооружившись четвертьтонной бомбой, пикирует на заячье жильё и разносит его в клочья вместе с собой и Лисой – Зайцу приходится строить себе новую избушку, бронепалубную. Потом начинается Винни-Пух (я не успеваю сочинить что-нибудь правдоподобное в духе японского милитаризма – мы проходим перевал, от которого до стоянки минут 20.) Тут уже все разбредаются, тропа с кучами медвежьего дерьма теряется, и наш арьергард забуривается на правый борт ущелья.
Смеркается. Я уже начинаю побаиваться, что мы с ходу проскочим стоянку, когда впереди слышатся голоса, и вот мы вываливаемся на знакомую поляну и сбрасываем рюкзаки. Первым делом – развести костёр и натянуть тент, потом ставить палатки под начавшем моросить дождём (большинство школьников, не сговариваясь, пытаются поставиться на Суховском бугре, откуда их энергично выгоняет царь горы.)
| Главная | Общая информация | Карты | Фото | Фольклор | Острова | Озера | Флора | Фауна |