Путешествие слизнячка

Кавказ: ноябрь 2010 года

П. Борисова

Краткий вариант и стенгазета

Начать бодрячком, а кончить слизнячком.
Из разговора на горе.

***

Не просто слизнячку забраться на гору. Должен он оползти каждый камешек, каждую травинку на своем пути. Хорошо, если попадется травинка длинная и большая, вроде сухого зонтика борщевика, тогда долго он сможет по ней ползти, высоко заберется. А бывает так, что травинка под слизнячком обломится, упадет назад, и тогда начинать ему все сначала. А когда дует ветер, слизнячку еще труднее ползти, ветер и сушит его, слизнячка, слизь, с помощью которой он ползет, и просто сдувает с пути. Но поскольку путь вверх, на вершину горы – дело всей жизни слизнячка, то когда-нибудь он обязательно заберется на гору, вопрос только – когда.

***

Да... Ветер и вправду сильный, очень сильный... До этого мне не приходилось встречать видеть такого ветра, чтобы и вправду сносил. Вот передо мною очередная гора, а солнце уже так низко... Я у самого подножья, и тропки не видать, а остальные – или на середке – вон, их тоже как ветром с ног сшибает, кое-где на четвереньках ползут, или уже на вершине – вон там кто-то, наверное, Люша, кому же еще! В голове пусто, как в спелой тыкве, эх, сейчас бы вбежать наверх, как по лестнице многоэтажного дома, но ноги, эти дурацкие ноги, еле поднимаются, как у старой бабки, и еще рюкзак, он неплохо парусит. Смешно – ветер дует сбоку, снизу вверх, и если неосторожно делаешь широкий шаг, то начинаешь терять равновесие, чтобы удержаться, наклоняешься навстречу воздушному потоку и ногами перебираешь, чтобы не упасть, а получается, что взбегаешь быстро по диагонали вверх. Но это не совсем то, уходишь слишком вбок, вон уже где тропка! Возвращаешься, ползешь медленно – чем не слизнячок! И опять заново сдувает. Все вокруг такое желтое – и от низкого солнца, и от белесой травы – альпийские луга, сухие стебли ломаются под ногами, их подхватывает ветер, и вот они летят высоко над твой головой.

Вот вершина, вот все остальные сидят кучкой, шесть человек. Ох, как небось они меня проклинают! Ничего не говорю, а просто плюхаюсь рядом. Ветер тут ничуть не меньше, он пронизывает. Да уж, каково тут сидеть минут 15 и ждать слизнячка! "Ну что, достаточно намерзлась? Пойдемте". Видимо, это и есть та самая гора Лысая, на которую мы должны были попасть в конце сегодняшнего дня. Но за этой верхушкой, на которую мы только что забрались, следуют еще какие-то... Бр-р-р... Нет, только не вверх. И тропка идет через какие-то узенькие каменистые башенки, взбираешься на них – вот если с такой сдует, мало не покажется! Ловко прыгать с камня на камень, как Леша, не могу, робко цепляюсь за что попало. Еще одна такая башенка, дальше просто холмистые верхушки... Когда это кончится? Да... Подбадриваю себя нехитрыми словосочетаниями, вспоминаю про конфетку в кармане... О, неужели? Они свернули с тропы вбок, влево. Да, вниз с пустой головой идти ненамного проще, чем вверх. Нет, наверное так: проще, но ненамного быстрее. Склон крутой, но ровный, как представишь себя катящимся по нему... Хотя это было бы неплохо – просто катиться, как зимой со снежной горки. Трава рвется и наматывается на ботинки. Последней передо мною идет Настя. Настя в целом не очень ловко ходит, но уж она-то не слизнячок. Думаю какую-то ерунду – что отставание надо мерить в Настях. Коэффициент отставания в Настях... Вверх отставание на три Насти, вниз – на две. Одна Настя – это расстояние от Насти до всех остальных. Хм, если это коэффициент – надо перемножать, а если просто Насти – складывать... О, там внизу, где уже начинается лес, горит костер, значит люди собрались ночевать, значит там есть вода! Но нет, это был отчаянный турист, из тех, что сами по себе, и наличие-отсутствие воды для них ничего не значит. Идем дальше по дороге. Дорога... Довольно крутая, каменистая, колеи глубокие, завалены листьями, очень коварно это – думаешь, ровно, ступаешь, проваливаешься по щиколотку и более в эти листья, а там камни, неровности, споткнуться можешь.

Уже темнеет. Ну, как обычно! О, нашли воду. Вода – это хорошо, значит мы скоро будем есть и спать. Теперь дело за местом для стоянки. Оно вскоре нашлось, на обочине этой дороги, полянка между пихт... Рюкзак – на землю, к остальным. Да... Если вчера в это время я была еще туда-сюда, то сегодня совсем калоша калошей. Ладно, все идет по вечернему сценарию, и надо пойти по дрова. Дрова еще ломает Настя, люшина знакомая. Они с Люшей поют в одном хоре, и в прошлом году Настя отправилась с нами в аналогичную поездку. На удивление, когда ей предложили и в этом году поехать с нами, она радостно согласилась ("Интересно, а сколько еще раз сможет выдержать Настя?"). Настя – аккуратная вежливая и милая девочка, и вдвоем с Люшей они хорошо поют. Пингвин с Люшей вешают тент. Пингвин – она же Даша – моя одноклассница, невозмутимая, почти всегда веселая, круглая и несколько ленивая (есть даже такое выражение – "пинство", то есть ничегонеделание). Я бы сказала, что она большая домоседка, но в этот раз она вдруг решила поехать (у них, у пингвинов, все просто решается – скажешь: "Поехали!", а в ответ: "Ну и поеду!", и едет). Про Люшу, как и про Полину, сказать нечего, разве что – они главные инициаторы всяческих поездок (и организаторы практик биоклассов нашей гимназии). Люша – великий ботаник (флорист), Полина тоже занята растениями, но вообще она отвечает за маршруты, снаряжение и "успех предприятия". Учились они вместе в одном биоклассе нашей гимназии лет десять назад. Леша с Машей ставят свою палатку. Леша учится на втором курсе какого-то психологического института. Он с ранних лет бывал на всяких практиках как сын Сергея Менделевича, заместителя директора естественнонаучного отделения гимназии, учителя биологии – наиважнейшего в жизни биоклассов человека. Надо сказать, что эта поездка значилась как экскурсионная для группы школьников гимназии. Школьники – это Маша, Пин и я, мы представляем 10 биокласс. Полина вспоминала всякие курьезы, связанные с лешиным детством. Маша (моя однокласница), худощавая со светлыми волосами, поехала сюда несколько случайно, как и Пингвин. Полина тем временем делает рогатины – котелки вешать, после возится с костром. Тут много сухих маленьких пихточек, вон какой-то валежник – все в кучу, к дровам.

– Настя, ты дежурила один раз? – спрашивает Полина.
– Да.
– Тогда подежурь сегодня на ужин.
Дежурство. Значит, пора мне сказать свои пару слов, потому что я завхоз, ведаю всей едой. Говорю Насте свою речевку: "Так, макароны у меня, я их отдам, банка тушенки у Полины, конфеты у Пина, сухари пускай достанет Леша, чай – Люша, сахар у меня...". Жизнь налаживается, снижает темп. Вот Леша тащит бревнышко – сидеть. Приходят Пин и Маша с водой, Настя начинает суетиться – собирать еду, подкладывать хворост под каны. Будто и не было этого ветра, этих склонов, да, и этот сегодняшний обед...

***

Обед был быстрый и явно не для изнеженных душ и желудков. На очередном хребтике Полина свалила вбок, в кусты, там ветер был, но поменьше, если укутаться, то даже тепло. Воды не было – ручейка или лужи. Нет, ну если спуститься вниз, то там среди деревьев наверняка можно было что-то найти, но сколько бы потратилось времени – неизвестно. У нас была вода в бутылочках, литра полтора. Ну и прекрасно! Сало, козинаки, сухари, для особо голодных – сахарочек вдобавок. К этому времени я была настолько голодна (мысли не уходили сильно дальше лешиного рюкзака с салом и козинаками), что проглотила вмиг изрядное количество сала, казавшегося невиданным деликатесом (в городе и до сала, и до козинаков я не большой охотник). После, почти молча прожевав все это, запив холодной водицей, мы встали и пошли дальше. Ах да, пока мы мрачно жевали, к нам подошел турист, он даже с палками был – как надо. Он интересовался водой, а еще говорил, что с ним женщина ("пошли прогуляться"), и она уже "потеряла бодрость духа", и ждет его с водой. Пройдя немного вперед, мы ее встретили.

***

Вода в канчике закипела. Канчиков у нас два – цилиндры с плотно закрывающимися крышками. Макарошки отправляются в свое первое и последнее плавание, вот уже заварили чай...

Слизнячок... Честно говоря, я и сама не ожидала, что так выйдет. В прошлом году на осенние каникулы была аналогичная поездка, тоже в эти края, на Северо-Западный Кавказ, Черноморское побережье. Но там я не была слизнячком. Может, маршрут был проще, может из-за Флямера – Илюши, старшеклассника, его тогда еще прозвали Салом. Он ходил тоже очень медленно, может, еще медленнее, чем я сейчас, и на его фоне всякий выглядел молодцом. Его Полина тоже проклинала тогда. Наверное, сейчас вся загвоздка была во втором дне, в этой радиалке на гору Аутль. Если бы я не пошла туда...

***

С утра Полина спросила: "Кто останется?". В начале остаться хотели все, кроме меня (Люша и Полина не в счет, они бы и вдвоем отправились к черту на рога). Но потом к нам присоединился Леша, а Настя, Маша и Пин (Настя как старшая, взрослая, ведь Пин, Маша, как и я, маленькие школьники) остались в лагере и собирали дрова (заодно сушились, спали и всячески набирались сил). И мы вчетвером пошли. Стояли мы около слияния двух ручьев, и по одному из них пошли вверх (против течения то бишь). Везде был иней – и на земле, на опавших листьях, на гнилушках – особенно густой и толстый, будто вата или плесень, и на деревьях – на веточках и уцелевших листьях. Потом, когда поднялось солнышко, припекало, этот иней, размокший, падал вниз. Мы шли в сапогах, за исключением Леши, презиравшего сапоги, и оттого имевшего одни только ботинки, сейчас он прыгал козликом по камням-деревьям, когда мы то и дело пересекали ручей. Нам нужно было найти тропинку, ведущую на Аутль. Пока мы поднимались вдоль ручья, все было мило, стали появляться пихты, толстые, с темными ветвями-лапами из мягких хвоинок. Вот водопад – сеть белых струй по каменистому склону. Дальше мы поднимались от ручья немного вверх и спускались в другой ручей, за которым было уже подножье нашей горы. На нашем пути встретился вечнозеленый подлесок из рододендронов. Идешь по нему вверх, как против шерсти. Ветки гибкие, где куст этот поменьше – по пояс, а где – и по плечи. Иногда приходится почти вертикально карабкаться. На ум мне все приходили слова из читаемой накануне вечером книжки африканского писателя Амоса Тутуолы.

Мы читали про Симби, дочку самой состоятельной в деревне женщины. Симби захотела познать бедствия и бедность о которых как дочь состоятельной матери не знала, и все ее отговаривали, но она добилась своего и отправилась познать бедность и бедствия, но, столкнувшись с ними, тут же пожалела, что не послушалась свою маменьку и остальных, утверждавших, что бедность и бедствия – не для такой юной девушки, дочери состоятельной женщины. Вот и я – решила отправиться за приключениями на свою голову. Сейчас Пин дрыхнет, Машка бегает с фотоаппаратом...

Тропку мы нашли, какое-то время шли по ней. Вдоль нее деревья все исцарапаны памятными надписями вроде "Лева и Саша 73", "Красноярск 82", был даже некий "Пинск" (город, что в Белоруссии), тоже в каком-то лохматом году. У подножья Аутля мы тропку эту потеряли. "Ну и ладно, – решили Люша и Полина,– какая разница, где подниматься. Везде примерно одно и то же". И мы полезли вверх.

В одном месте меня все поджидали, грызя козинаки ("У нас есть для тебя сладкий приз! И мокрый тоже." Мокрым призом была вода в бутылочке). У Леши был маленький красный рюкзачок, который он одолжил у Насти. Этот рюкзачок чуть было не отправился вниз далеко-далеко. А еще у рюкзачка была одна застежка-молния о двух "собачках", и рюкзак Леша открывал, "будто рвал пасть льву". Это сказалось на рюкзаке и не очень-то хорошо – после обеда он перестал закрываться. "Эх, Леша, Леша..." – пробормотала Люша, взяла рюкзачок, провозилась минут пять и закрыла его. "Леша, не открывай его больше, пожалуйста" – добавила Полина, видимо представляющая, что будет с открытым рюкзачком где-нибудь на склоне. В ответ было одно молчание. Леша в этот день было особенно молчалив (в ответ на вопрос: "У тебя козинаки?" он просто достал их спустя пару минут, а когда Полина, спускаясь, потеряла из виду Люшу, и поинтересовалась у Леши, где она, в ответ сначала послышалось сопенье и мычанье, а потом он лишь сказал: "Вон!"). Леша переплюнул в молчании меня, человека неразговорчивого, особенно в подобной компании. "Наши бессловесные твари" – смеялись потом Люша и Полина. Дело в том, что у нас с Лешей "звериные" прозвища – меня зовут Кукушкой, а его Тигроскунсом (помесь тигра и скунса). После козинаков продолжаем идти дальше. Весь день я ощущаю себя куском холодца, в голове туман. Спать надо больше, что ли? Несколько натирают ботинки. Да, стереть ноги – "государственное преступление". Хотя вон, Маша умудрилась в первый день стереть все стопы, она пластырь изводит километрами.

Обедали в милом месте. Верхушка, поросшая низким криволесьем, много сухого хвороста, в маленькой впадине невесть от чего вода. Лужа со льдом, а дальше вниз течет ручеек. За этой верхушкой уже следующие с альпийскими лугами. Времени, конечно, маловато. "Нет, ну как же, быть на Аутле и не забраться на самую его вершину! Скандал какой-то!" – заявили Люша с Полиной. На вершине когда-то разбился самолет, и до сих пор там его останки. Ладно, идем дальше, солнышко. Вот слева безлесный, похожий на половину воронки каменистый склон. Здесь-то мы и будем спускаться, по нему проходит потерянная нами тропа. "Так что мы выбрали еще не самое плохое место для подъема, не правда ли?" Впереди одна желтая округлая вершина, за ней еще... Со стороны, противоположной нашему подъему, много облаков, почти вровень с нами, но на другой склон горы они не переваливают. Можно представить себя находящимся на берегу туманного океана. В конце концов Полина мне кричит (издалека), чтобы я сидела, где стою, все равно, мол, возвращаться. И они ушли. Ладно. Ветерок маленький, солнце греет. Эдакая мечта бездельника – валяться в альпийских лугах под солнцем.

Вернулись. Сзади плетется Леша, оказалось, что до самой вершины (с самолетом) добрались только Люша и Полина, а Леша отвалился где-то молча (сидел, как и я, на травке). "И там мы сделали групповую фотографию" (ох, сколько я видела этих групповых фотографий, состоящих только из Полины и Люши...). Стали спускаться по этой самой "воронке". Высокие будыли с семенами и не то снег, не то не растаявший обильный иней. Склон крутой. Ноги начинают с непривычки ныть в совершенно неожиданных местах. Внизу лужи с таким толстым льдом, что его не вдруг-то обутой в ботинки ногой расшибешь (сапоги мы быстренько сменили на припасенные ботинки). Нашли маркированный краской камень – от тропки. Спускаемся еще, уже почти бегом. Ручей. Сначала я отчего-то решила, что это уже наш ручей, в конце которого мы стоим, но когда, пройдясь по нему бодрым шагом какое-то время, мы начали вновь подниматься, я, конечно, вспомнила, что ручьев вообще-то два было. Уже легли сумерки, а темнеет на юге ох как быстро! Полчаса – и вместо сизых сумерек тьма и звезды. Шли мы верхом, верхом, иногда по тропе, иногда нет, и решили, что пора уж в наш ручей спускаться. "Ну, вы там осторожно спускайтесь, обеими руками держитесь за разные кусты" – бодро сказала Полина и пошла. Но далеко она не ушла. "Люша, спаси меня!". Через пару минут: "Я спускаюсь и вдруг падаю, съезжаю. Ну, думаю, вниз сейчас съеду, и все хорошо будет, дальше пойду. Сама за два кустика держусь. Сначала решила посмотреть, куда съезжать-то. Свечу фонариком, а там такое... Я и обратно не очень-то могу, надо на живот перевернуться, а кустики хлипенькие... Люшу и зову". А дальше что?

– Нет, смотри, вон там растут деревья, значит, там не обрыв.
– Ага, где я скатилась, тоже растут деревья, – возражает Люше Полина.
– Они были на другом берегу, – не сдается Люша.

Вниз. Темно. Да, темно. У меня по величайшей глупости не было фонарика (меня готовы были расстрелять за это). Спустились к ручью, обулись обратно в сапоги. Теперь – вниз по течению. Леша идет сзади меня, освещая дорогу и себе, и мне. Ручей, как все кавказские ручьи, замусорен вначале, завален бревнами сырыми, то мелок, то в нем пара омутков, то прыгаешь по камням, перелезаешь через бревна, то берегом карабкаешься в обход, кусты, коряги, яма, снова камень... По счастью нам не попались водопады. Леша – в ботинках (у костра он гордо, но тихо и неохотно выдавил из себя: "Ботинки не залил") опять прыгает козликом. Ждешь его, потом он, работая осветителем (ах, как на сцене – освещайте главного героя), ждет меня... Медленно... Бедная Полина! Она сделает 10 шагов и ждет нас. Потом меня она сравнивала с ожившим покойником в Зоне из "Пикника на обочине" Стругацких, мол, против света медленно ползущий силуэт – жутко. Сколько мы так шли – час или больше – не знаю. Бревна, камни, вода... Наконец, мы вышли к нашей дороге ("еще чуть-чуть" – говорила я себе). Сейчас свернуть (когда мы уходили, был вопрос – найдем ли мы наш лагерь, хитро спрятанный от инспекторов). Лужа, грязь, кусты ежевики, запах дыма, вот уже виден рыжий свет костра... Радостные крики и все такое. Было десять часов вечера, в шесть уже абсолютно темно. Отбой перенесли с 10 на 11 вечера, а подъем с половины седьмого на половину восьмого утра.

Ужин готов, в принесенный нами второй кан наливают воду на чай... Журчит полинин рассказ с вклинивающимися в него замечаниями Люши. "Неплохо повеселились" (мы с Лешей сидим пришибленные и молчим). "В начале мы думали, что вообще не заберемся наверх. Потом, что заберемся и все, тут же назад. Когда мы залезли, было ясно, что время поджимает, и вряд ли по свету дойдем до лагеря, но глупо возвращаться тем же путем, что и пришли...". Те, кто оставался, уже размышляли над "путем эвакуации" (предлагалось сколько-то ждать нас, а потом возвращаться в в поселок по дороге, по которой мы шли сюда). В основном это были все настины идеи. Настя вообще отличается конструктивностью ("Люблю конструктивные решения", – будет не раз бормотать Полина). У оставшихся были разные предположения, почему нас так долго нет – и что Люша нашла редкий цветочек и не хочет с ним расставаться, и что поднявшись куда-то мы решили залезть еще во-он туда, и что нас забрали к себе инспектора... Сами они спали, собрали дровишек, сушили обувь. Причем у народа не оказалось, вопреки нормам, газет, а у Насти были ноты, чтобы учить с Люшей песни, и вот, решив, что какую-то песню они выучили уже достаточно хорошо, этими нотами Настя сушила ботинки. И уже в обратном поезде, когда с утра Люша с Настей сели еще поучить песни, Настя достала эти ноты со словами: "Зато мы сможем сказать, что заучили их до дыр". О, это было очень мило: сытый, сидишь на белых простынях, смотришь в окно и слушаешь ангельские голосочки.

***

После пятой пробы макарон было заключено, что они сварились. Готовы. Настя пошла их сливать. Пин мял тушенку в банке ("М-м, какая интересная специализация образовалась у нашего Пина – вешать тент и мять тушенку"). Вот откладывают Маше ее безтушеночную порцию: Маша – вегетарианка, мяса не ест. А еще она не любит пшенку (не ест ее тоже), которая преобладает в наших завтраках. Как она обходится еще и без сала на обед, не представляю. Но бредет-катится не хуже Полины. Хотя катится у нас, конечно, Пин, "абсолютно круглое тело". Пингвин и вправду кругловат, но это не мешает ему быть бодрячком. А в первый день начиналось все так прекрасно...

***

Пять утра. Станция Лазаревское (район Большого Сочи, где ныне все олимпиаду строят). Выходим на перрон: звездное небо и поваленный округлой спинкой почти вниз худоватый месяц. У вокзала, как и у любого вокзала, суетятся таксисты. На двух желтых, блестящих, словно лимоны, машинах, едем в поселок Марьино. Оттуда мы должны идти вдоль реки Псезуапсе по дороге и встать недалеко от Грачевского перевала (там река делится надвое), на следующий день сходить на Аутль радиальным маршрутом, а после подняться на перевал и дальше идти по Главному Кавказскому хребту, потом встать под скалами Хожаш и дальше все идти по хребту до горы Лысая, около которой спускаемся вниз, по дорожке доходим до некоего поселка Анастасиевка, а уже оттуда – в Туапсе. На поезд. Асфальтовый серпантин в свете фар под вечную приторную попсовую музыку (Маша как ценитель прекрасного не могла не сказать пару слов на этот счет Пину).

На краю поселка горит оранжевый фонарь, лают собаки. Поскорее отсюда, мы уходим по дорожке вбок, в кромешную тьму. Впрочем, дорогу видно. За полчаса быстро светает, кругом буйство осени – буки, грабы, каштаны, внизу плещется река. Дорога, сырая, в палой листве и лужах, то и дело превращается в вязкую, как тесто, охристо-желтую грязь – похожа на виденные мной другие кавказские дороги. То и дело сверху, со склона стекают водопадами ручейки. Вскоре должна быть граница то ли сочинского нацпарка, то ли сочинского заказника (они сами плохо знают свои границы). Для того чтобы беспрепятственно находиться здесь, в Москве заранее были предприняты интенсивные меры по получению всякого рода пропусков и разрешений. Зарегистрироваться в МЧС, получить пропуск в нацпарк, предъявить маршрут, он якобы не подходит, получить пропуск в заказник, с которым сначала пойди свяжись, а надо еще разрешение у газовиков на проход мимо газопровода... Звонки, письма, факсы, звонки... На краткий рассказ об этом у Полины уходит минут 15. "Мы выполнили 90% всех этих административных требований, и на 150% использовали человеческие возможности", – заключила Полина. В результате мы не встретили ни одного инспектора. И вот мы идем, будто десант, по дороге, ожидая вражеской заставы. Наконец появились домики, а дорога делится на две (одна из половин пересекает реку). Ни души, лишь вдалеке залаяла пара шавок. Думаем, куда идти. В позапрошлом году, весной, Люша с Полиной уже были здесь с практикой 9 класса и шли они по этой же дороге. Вроде бы надо направо, но там домик, которого Люша не припомнит... Все-таки идем вправо, но вдруг впереди идущая Полина, поворачивается назад, шепча: "Собака". Собака эта вышла к нам всем – эдакий теленок, чуть ли не метр в холке, "и, наверное, с очень большими зубами". Полина вообще боится всяких собак и коров (не без оснований, наверное). Но собака побродила вокруг нас, побродила и ушла, и мы пошли-таки туда, откуда она вышла. Обедали у милого водопада. Не встретили ни души, за исключением мужиков, что сначала проехали на машине мимо нас, а потом, уже выше, мы их встретили, выпивающих что-то на склоне у своей машины.

– Что ж не подвезли?
– Да вы сами куда хошь заберетесь!

"Сегодня нам важно упорство, а не героизм. Героизм – это забраться к черту на рога и все, а нам надо просто идти по дороге, идти, несмотря ни на что," – подобные речи толкала Полина. Пересекали притоки реки – кто как: Люша с Настей – в тапочках, Пин, Полина и я – в сапогах, Леша – прыгая козликом в единственных своих ботинках, а Маша – как попало.

Наконец, когда солнце уже садилось ( в остальные разы этот момент наступал позже, в более темное время), мы пришли к развилке (стрелке) реки. Там было много ровного места и старых стоянок. Отошли подальше в кусты – чтобы с дороги нас было не видать – и стали ставиться. Одним из новшеств была идея спать под тентом, без палаток (при маленькой компании палатки – и вправду лишний груз). Правда, Леша с Машей все-таки взяли свою маленькую палаточку. Полина ворчала, что не сказали об этом, можно было взять тент меньшего размера. Тент вешали низко, наподобие двускатной крыши. Под ним стелили полиэтилен. В Москве отсутствие палаток бурно обсуждалось, причем не участниками поездки. Но под тентом спать хорошо, ненамного холоднее, чем в палатке. Тут уж если у тебя спальник теплый, тебе все нипочем, а если так себе – играйся в капусту и грей свой бок о соседей. Кроме того, из-под тента видны звезды, и как хорошо проснуться и сразу же увидеть восход! "Поэзия"...

Надо заметить, что все дни стояла идеальная безоблачная погода. В прошлом году вода лилась сверху беспрестанно, палатки ставились и собирались под дождем. Полина предлагала на всех, кто не ездил в прошлом году (это Маша, Пин и Леша) выливать каждый день ведро воды, оттого, что эта солнечная погода – награда за прошлогодние мучения, а эти товарищи и не мучались. "Сразу на готовенькое", – смеется она. Перед нашим прибытием здесь были сильные ливни, какие-то населенные пункты позатапливало, поэтому в нашей низинке все было мокрое или влажное, даже многие стоящие сухие стволы деревьев. "Видимо здесь и вправду глобальная несуха была, сходу сухих дров не очень-то найдешь", – ворчала Полина над кучей сырых дров... Но ловкость рук и никак иначе – костер горит, и ужин варится.

***

Ох, макарончики! Лешины сухари – просто прелесть, оттого что маленькие. Маленькие сухари вкуснее, их удобнее есть, правда и кончаются они быстрее. Считаю конфеты, получается по три на душу. В чай кладем шиповник, собранный, кажется, Люшей, за два дня. На лугах много шиповника. Увидев его в первый раз, Настя сильно заинтересовалась им.

***

Это было, когда мы залезли на Грачевский перевал. Там рос этот шиповник, и Настя вела себя, будто садовница или деловитая домохозяйка на даче в погожий денек (снова светило солнце), решившая пособирать ягоды. Мало ли какие там растут ягоды – смородина, малина или, например, шиповник. И неторопливо, но ловко, тщательно отбирая ягоды – это плоха, надо выкинуть, а эта еще не дозрела, пускай еще повисит, собирала их в какую-то емкость.

На перевал мы забрались все по той же дороге, по которой шли в первый день. Забрались довольно быстро, часа за два. Полине с Люшей этот подъем казался более долгим и трудным, видимо после той весенней школьной практики. Люша вообще чуть ли не бегом забралась (она ходит лучше всех в нашей компании). А я (дурацкий Аутль) – как деревянный Буратино, ноги еле сгибаются, да и дыхалка плоховата, вверх бегать... Наверху, пока Настя собирала шиповник (мы валялись на рюкзаках), Маша кормилась "горным мороженным": кусочек льда и пихтовая иголка. Пихт здесь уже много, а дальше, на самом перевале, начинаются луга. Буки-каштаны остались внизу... Каштанов в этом году много – самих плодов. Когда мы шли по дороге (в первый день), то эти коричневые каштанчики в изобилии валялись на земле. Их ели, кому не лень, (они сладковатые на вкус), а Маша набрала их с килограмм (вот жадность-то!) и вечером мы их пекли. Они взрываются в костре, заразы.

Весь день был дорогой. По дороге вверх, по дороге вниз... Пинчик, который в первый день шел так себе, а я тогда еще шагала бодрячком, тут приловчилась, нахимичила чего-то, "ритм поймала и, вон, катится рядом с Полиной", в ус не дует. В отличие уже от меня. Обедали у озерца, которое больше было похоже на большую лужу. Костерок под сенью нескольких пихт на старом кострище. Идут за водой. Даже слишком много народу – и Маша, и Леша, и Пин. Маша тут же предъявляет претензии к воде ("мутная!"), и они набирают оба кана льда. Получилось с четверть кана кипятка. Это пошло на "Ролтоны" (вермишель быстрого приготовления). На чай я с Лешей набрала просто воды из того озерка. Не скажу, чтобы вода изо льда была сильно чище (к нему тоже прилипают сор, песок). В чай положили настин шиповник, так он и плавал – красненький, кругленький – поверх черной густой заварки. На обед полагается сало с шоколадом. Многих такое сочетание пугает даже на слух. На деле оно лучше (никто не предлагает из них бутерброд городить). Как любит рассуждать Полина, шоколад дает почти мгновенный, но короткий эффект насыщения. Когда действие шоколада кончается, начинается действие сала, переваривающегося медленнее. А "Ролтон" – это чтобы поесть чего-то горячего ложкой... И сухари – жевать.

После обеда – опять дорога, то в лесу, то на лугу. Надо дойти до скал, под которыми находится родник, где мы и заночуем. Но когда, в лучах заката, мы пришли к скалам, то источника не нашли – пересох. "Там только лежит красненькая крышечка, и в ней немного воды, и все". Интересно... Ладно, перед тем, как подняться к скалам, мы спускались, там было что-то вроде русла ручья. Спускаемся по эдакой щелке, впрочем не очень узкой. Камешки, кустики. Вот – ура! Лужа. Но она будет маловата. Оставляем один кан и Машу. Люша с Полиной забирают другой (кан с плотной крышкой, он кладется в рюкзачок) и бутылочки , идут дальше вниз. Тем временем поверху скачет Тигроскунс, и вот около лужи с Машей он находит чуть более ровное место. Решено – поднимаемся туда и становимся на ночевку. Однако склон крут и сыпуч, это как бы стенка ручья, дальше он был поположе. Решили, что с веревкой будет проще. У Леши есть моток, у Полины еще 8 метров. Пин закатилась наверх (никогда не знаешь, на что способны пингвины в ближайшие два часа), привязала веревочку к дереву.

– Я не помню всех этих узлов!
– Да прямым вяжи, прямым!

Ползем. Ползу я. Веревка тянется, но не рвется. Наконец, слизнячок заполз. Вот и остальные. А вот и канчики – вода несколько расплескалась, но на ужин хватит. На утро дежурит Леша, и перед сном ему предстояло совершить аналогичную экспедицию за водой. В потемках вешаем тент, дрова, кто-то дежурит. Я ему называю тех, у кого надо взять еду и какую. У нас народу мало, я все помню наизусть, кто что несет, ну разве что надо уточнить, что именно, сгущенка или тушенка. Для этого в нагрудном кармане рядом со спичками лежит бумажка с пищевой раскладкой, но она почти не достается. "Ловкая", – говорит Полина. Я "завхозю" не первый раз, и на этот Кавказ мне пришлось еще и полностью сочинять меню – оттого что на прошлой практике я была недовольна аналогичной работой других или просто была озабочена этой едой. Когда Настя что-то говорила про наш ужин, Полина это вспомнила и предупредила: "Смотри, Настя, а то в следующий раз этим будешь заниматься ты!". Но в целом быть завхозом неплохо, польза обществу опять-таки...

Здесь на склоне среди деревьев то и дело дует ветерок, вроде не сильный, но он шебуршит листья и от этого не по себе. Почитали книжку, пошли спать. Склон крутой, пока спишь, все время скатываешься. Ночью кто-то приходил: лось, кабан... Проснулась Полина, стала светить фонариком и хрипло спросонья кричать, потом проснулась и Люша... Топорик, который Полина обычно кладет под голову, в дровах... Этот кто-то ушел куда-то мимо лешиной с Машей палатки. Жутковато. Пин с утра сказала, что ей было страшно.

***

У Леши и Насти начинаются споры из-за посуды. Настя как аккуратный человек не хочет Леше, который, как скверный мальчишка, не любит мыть посуду, класть ужин в грязную миску. На школьных практиках заведено – дежурный не кладет еду в грязную посуду. Сейчас такой запрет иногда снимался – ежели за водой приходится организовывать целую экспедицию, то разок можно и не помыть миску. Но если под боком много воды – изволь уж помыть. Вот Настя и перечит Леше. Тогда он исхитрился, языком ли, чаем ли, но абы как отскреб миску, и получил свой ужин, хотя Настя накладывала неохотно. У Леши расцарапаны руки. "Дрался с прайдом диких пум". Остальные тоже не лучше: там царапина, там... Это все ежевика, падуб и прочие заросли.

***

Заросли... В четвертый день нам досталось от этих зарослей. После ночевки на склоне возле скал (мне эта ночевка понравилась меньше всех) мы пошли опять к скалам. Можно было пойти по тропке верхом, по скалам. Но Люша с Полиной, прогулявшись без рюкзаков, решили, что мы туда не залезем. "Верхом шли те же люди, что и нашли воду под скалами", – говорит Полина, – все эти сведения она подчерпнула из туристических отчетов. Ладно, пойдем траверсом, вдоль скал, чего там, они короткие Но под скалами росла лавровишня с вечнозеленой твердой кожистой листвой и гибкими ветками, густо росла. И еще было много падуба, он был весь в плодах – красных ягодках, как на венках с заграничных открыток – с его колкими листьями. Иногда вклинивалась ежевика – "горный скотч" – как сказал кто-то. Она и вправду липко так цепляется, но ее здесь было совсем чуть-чуть. Ломишься через эти кусты, они сзади, спереди, слева, справа, вон каменистая впадина, спускаешься вниз, теперь надо опять наверх, перешагиваешь многочисленные ветки-стволики, а их много, через часть не перешагнешь, а вперед подашься, думаешь, прорвешься через эту лавровишню, ан нет – спружинят и отодвинут назад тебя веточки. Абы как их перешагнешь, обойдешь, обломаешь. Теперь шагаешь по кривым стволикам сверху, оступишься – нога застрянет. Иногда склон крутой, цепляешься за что попало, тут-то падуб и дает знать своими листочками, колется.

Что и говорить, и в этот день меня подолгу ждали. Тут как снежный ком – если ты отстал, то потом еще больше отстаешь, потому как не видишь, как перед тобой шли остальные. Там Леша мужественно протаптывал тропу, а ты идешь боком, через более густые кусты. Там народ прошел под самой скалою, где растительности почти нет, а ты прошел двумя метрами ниже и застрял в кустах. Иногда в кустах завязнешь, еще рюкзак зацепится, стоишь как дурак, ни влево, ни вправо двинуться, хоть плачь. Но плакать, конечно же, нельзя. Если бы не было Люши и Полины, тогда – пожалуйста. А так слезы слишком дорого обойдутся – сначала засмеют, а потом не захотят с тобой больше дела иметь. Так что, потрепыхавшись, как кит на мели, вывертываешься и бредешь дальше, высматривая кусочек рюкзака впереди идущего. "Чувствуешь себя то кабаном, то птицей: то под ветками ломишься, то по ним сверху скачешь" – выражалась Маша. Долго пробирались через заросли.

Потом шли по хребту в лесу по тропинке. Обедали, свернув вниз, пройдя сначала промерзшую насквозь лужу, на которой Пин решил устроить каток. Вскоре рядом нашли ручеек, в котором Леша помыл кан из-под утренней пшенки. И обратно на хребет – тропка была довольно пологой. Под конец (солнце уже закатывалось), поджидали меня около горушки. "Поднимемся еще на 200 метров?" – спросила Полина. "Да", – ответила я. Отчего же не подняться? Потом, спустя день, Маша заметила, что, мол, не поднимись тогда Кукушка на эту горушку, нам бы было худо теперь. Но вползал слизнячок на эти 200 метров около часа. Наверху уже виднелись проплешины лугов и поднялся ветер. Все закутались кто во что горазд, Полина даже плащ надела. "Теперь мы знаем, что надо делать, чтобы Кукушка появилась: достаточно надеть на себя все, что у тебя есть". Солнце было совсем низко, закат, где-то вдалеке темнели редкие облака. В красноватых сумерках люди, сидящие на своих рюкзаках молча, лишь укоризненно-нетерпеливо говорившие тебе: "Эх, Кукушка, Кукушка", выглядели жутковато, как из страшного сна, но не из такого, когда за тобой гонится кто-то опасный – кабан или маньяк с ножом, а такого, когда не знаешь, что будет дальше, идешь по пустому полю, а попадаешь в незнакомое странное место.

После некоторых метаний туда-сюда спустились на противоположный подветренный склон горушки, прошли немного и нашли воду, а, значит, и место для стоянки. Потом Леша говорил, что это все Полина – стоит ей захотеть, топнуть ногой, и незнамо откуда появляется вода. Начались обычные темные (в потемках потому что) игры – тент, дрова, ужин... В этот раз место для спанья было усовершенствовано: из веток и бревен был устроен между деревьями завал, эдакий загон для поросят, чтобы не скатываться вниз. И сверху уже тент, вниз – полиэтилен. Костерок был рядом, повыше, на ровном пятачке между двух других деревьев ("многоуровневая стоянка"). Опять читали книжку, Полина развела в костре жуткий жар ("наш инфракрасный излучатель"), ярко-красные угли жарили вовсю. Я задремала и половину приключений Симби прослушала. Спалось в загончике прекрасно, с боков еще подложили рюкзаки. С утра я дежурила ("Ты понимаешь, что все клонится к тому, что тебе дежурить утром? Ты в состоянии?". "Да, конечно"). Углей, несмотря на вечернее буйство Полины (она у нас любит огонек-костерок), не осталось – видимо из-за ветра, слабого, но настырного. Но дрова сухие, кусочек бересты из кармана, пара спичек (задувает), и горят веточки, не зевай, клади еще, вешай каны, вари овсянку. Половина седьмого – пора будить народ. Если мы поднимались по противоположному склону под лучами заката, то сейчас спали лицом к восходу, и небо уже стало цветистым, как ситец. Будить... но дело в том, что вечером у меня пропал голос. "Страшно как – спрашиваешь Кукушку, где дрова, а она молчит и только руками размахивает". Кто-то предложил будить просто палкой – сразу по голове. Я обошлась миской с ложкой и хриплыми словами (уже немного можно было что-то сказать). За ужином меня спросили, как же я лечилась раньше при исчезновении голоса. Но когда я последний раз теряла голос, меня никак не лечили (хотя там был дипломированный врач), наоборот, все обрадовались, что шуму будет меньше. И на третий день голос тогда вернулся. Так я и ответила. Он и вправду через день полностью вернулся.

***

Принесли книжку. Читает Люша, мне нравится, как она читает. Если бы читал кто-нибудь другой, то и представлялось бы все по-другому. Отвлекаясь, я пытаюсь представить, как бы читала Полина или Маша. Дочитываем о приключениях девочки Симби до конца. С Пином идем спать, абы как разложив полиэтилен, и медленно готовимся ко сну, больше болтая, чем залезая в спальники, пока не пришли остальные. "Даже полиэтилен не могут разложить сами! Слезайте, мы его перевернем". Я играюсь в капусту: балахон, сверху "костюм белого медведя" – большой белый свитер, спальные штаны, спальные шерстяные носки... Настя спит в люшиной шапочке и перчатках. Пин на ноги наматывает куртку. Только сами угадайте кто дрыхнут вдвоем в футболочках. Но ничего... Ложусь, перед глазами сегодняшние луга и ветер...

***

За завтраком, когда мы спали в загончике, Полина нам посулила "легкую приятную прогулку по хребту среди альпийских лугов" (потом мы ей это припомнили). Собрались, поднялись, на тропинку выбрались. Начался этот ветер. Навстречу шел какой-то турист (с палками, они все с палками ходят), что-то сказал, что-то спросил. Надо заметить, что еще в поезде Полина говорила, что по предстоящему нам маршруту все ходят в обратном нашему направлении, из Туапсе, а не в него. Тут-то я и подивилась этому ветру. Поначалу было весело, забавно, пока тропинка пологая. Потом мы спустились и долго карабкались вверх, я ползла, и Леша, подойдя к краю, махнул рукой, мол, там тропа. Думаю, меня решили не ждать. Смутил только одинокий рюкзак на тропинке, но, думаю, это Леша, он остальных в два счета догонит. Оборачиваюсь – остальные в кустах сбоку сидят, смеются. Там-то они и придумали про слизнячка. С наветренного склона белесая трава, луга, длинные травинки колышутся волнами, как рябь на большом озере, и тут же на другом склоне горы, где ветра меньше, растет лес. Похоже на голову панка – вот сбрито, вот щетка ирокеза. Волосы все время из-под капюшона выбиваются, развеваются, мешаются. Если снять капюшон и встать под определенным углом к ветру – в ушах здорово свистит. Частенько встречаются низкие кустики шиповника с красными ягодами. Ягоды есть уже высохшие, сморщенные, есть недозревшие, твердые, а есть мягковатые – их положишь в рот, мякоть высосешь, шкурку и колкие семена выплюнешь. Где-то пятнами щетки низкого листопадного рододендрона. Тропинка петляет то лугом, то криволесьем. Есть особенно хорошие места – когда идешь почти по ровному и как бы через полянку, окруженную с двух сторон нечастыми деревьями. Вдоль тропки кое-где зеленеют еще не опавшие листья ежевики, ветер здесь в два раза слабее, солнце – кажется, будто ты в саду или в парке, особенно если опять отстал. Улыбка появляется на лице, благодать! Но опять склон, деревья кончились, затягивай капюшон, перебирай чаще ногами, бредя к мерзнущим у развилки сотоварищам... На одной из гор народ медленно поднимался по тропке, в начале подъема была развилка, и там, пропустив остальных, залегли Люша и Полина, просто легли. Когда я приблизилась, они синхронно встали и пошли вверх. И был этот обед, эта гора Лысая, и дорога вниз, и ужин...

***

Полинино "Доброе утро!".  Мы медленно просыпаемся, а Пряник идет варить кашу (сварилась она очень быстро, просто мгновенно, мы только выбраться из-под тента успели). Сегодня поезд в Туапсе, а мы у подножья Лысой. Надо всего лишь спуститься вниз по дорожке, выйти на другую, дойти до Анастасиевки, а там – автобус до вокзала. Если характеризовать дни (с точки зрения слизнячка), то: первый день – прекрасное начало, второй – испытание темнотой, третий – испытание дорогами, четвертый – испытание зарослями лавровишни, пятый – испытание ветром и склонами, шестой – испытание томлением и ожиданием конца пути.

В последний день мы шли, шли по дороге, почти все время вниз, правда под солнцем – припекало. У подножья горы были "каштановые остановки", народ жадно собирал каштаны (Леша и Пин не были вовлечены в это дело, Полина собирала так, сейчас пожевать). Была групповая фотография. Еще ниже навстречу нам проехала пара большеколесных машин (у одной болталось на крючке под кузовом заляпанное оцинкованное ведро). Дорога, шедшая вдоль реки, вдруг оборвалась – когда было наводнение, смыло кусочек, как корова языком слизнула. Полина обошла понизу, а остальные – верхом, лесом. Потом пошли сады, правда, без яблок (в какие-то годы, когда было много яблок, народ их ел и варил компотик). Потом идут какие-то базы отдыха ("активного отдыха" – гласили вывески, и мы нервно хихикали), "шашлык в горах". Около одной такой базы дорога ныряла в реку, и мы все не решились пойти вброд, кружили, кружили, туда пойдем, обратно придем, пока перед нашим носом группа людей не перешла эту реку. Оказалось, ее можно легко перейти в сапогах (ох, и позлилась Маша нашему метанию туда-сюда). В этом и проявлялось нетерпение конца маршрута. Обещали поселок час тому назад – прошло уже два. Если бы не Леша, Маша была бы совсем грустной. Потом еще брели до поселка. На автобусной остановке поели, что нашли в магазине ("сидим на центральной площади и жуем, как бродяги") – здесь сходились все улицы поселка. В магазин пошли Леша и я, решив, что мне как завхозу надо тренироваться кормить людей. Мы их накормили весьма успешно бубликами-кефиром-сыром и еще чем-то. Автобус. Один ушел час назад, а другой будет через два с половиной. "Так что мы прогуляемся до поселка Георгиевское. Тут недалеко, полчаса", – бодро заключила Полина. "Ага, недалеко...", – недовольно бормотала Маша. А Пинчик спокойно отвечал ей: "Зато там мы раньше сядем на автобус". Оказалось, и впрямь, полчаса по дорожке. Там на обочине, под забором, рядом с канавой мы еще часа два ждали автобуса, причем чуть не уехали на том же автобусе, на который сели бы, оставшись в Анастасиевке, но в последний миг подъехал другой.

Туапсе. Знакомые улицы. Вокзал, зал ожидания полон гула, как улей, куча рюкзаков и каких-то детей, в одном углу гитара, в другом они бегают, кричат... Мы с Пином остаемся с вещами, я тут же засыпаю, уткнувшись в лешин рюкзак, часа на полтора. Остальные идут гулять – на рынок и около, за едой и так. Поезд наш был новенький, чистенький, со всякими новшествами и чудесами техники, казалось, он совсем не подходил нам. Но все боковушки были заняты опять-таки детьми-туристами (уже другими). Они носились по вагону, шумели, так что мы терялись среди них, не вызывая обычного возмущения (да, Полина громко смеется и помногу, и не всем это нравится). Ужин ("пищевая оргия" – это когда отключается разум, ты ешь, ешь, а потом вдруг, опомнившись, думаешь: "А что это было?", особенно если много вкусных вещей), и все завалились спать.

А утром просыпаешься: вместо тента и деревьев – руки и ноги соседа над тобой. Стук колес, пение Люши и Насти, хурма (Леша, вот чудо, оказалось, ни разу не ел хурмы). Поезд едет, едет, поездом все начинается (о, по дороге туда мы много бузили и не хотели спать), поездом все и кончается. Нет, хорошо повеселились! Хорошее путешествие и для слизнячка.

Webmaster: Полина Волкова